Меч Скелоса

— Я не верю в это. В любом случае, я знаю своего господина. Я знаю, что он вознаградит нас обоих. У меня нет причин желать тебе зла или пытаться отобрать у тебя амулет. Даже если бы мы были врагами, я препочел бы лучше пересечь пустыню с тобой, чем в обиночку!

Конан резко рассмеялся.

— Я могу назвать человека, который желает мне зла и у которого к тому же есть причины попытаться отобрать у меня амулет… предпочтительно сняв его с моего трупа!

— Та замбулийка.

— Да!

— Ты считаешь, что амулет был на ней, когда Хисарр Зул расплавил его, превратив в каплю желтого металла.

— С утопленными в ней тремя самоцветами. Я не думаю, что она сняла бы его. Бедная Испарана! Хорошая воровка, и так умна — и на нее так приятно смотреть, Хасс.

— Хорошая награда за ее воровство, я так считаю, — сказал Хассек, игнорируя тот факт, что он сам, посланный для того, чтобы украсть амулет для человека, который не был его владельцем, ехал теперь в компании вора. — И она не была твоей.

— Нет.

— Ц-ц. А теперь эта ее красивая грудь может быть покрыта шрамами от ожогов.

— Может.

— Ты, похоже, э-э… не слишком огорчен, мой друг.

Лошади шли на юг, оставляя позади Ущелье Песчаного Чудовища и Драконовы Холмы. Две вючные лошади шагали позади, несомненно, оскорбленные тем, что их каждый второй день превращают из верховых скакунов в рабочий скот. Только прекрасное животное под Конаном, казалось, узнавало свое прозичное имя; Хассек называл «Железноголовым» любую лошадь, на которой он ехал в данный момент. По крайней мере, как сказал он Конану, именно таким было значение иранистанского слова, с которым он обращался к животному.

— Она пыталась убить меня, Хасс. А вообще-то потом еще раз: три раза! И оставила меня умирать или быть убитым этими хорезмийскими работорговцами. И учти, это после того, как я спас ее от них! Только потому что она свалила меня таким предательским ударом, мы оба провели годы в этой их веренице невольников.

— Годы!

— Так мне казалось, — прорычал Конан. — День без свободы — год для киммерийца.

— Конан… насчет Глаза. Раз Хисарр сделал так, чтобы компоненты копии, соединившись, уничтожили ее, — значит, он должен был видеть оригинал, — Хассек поправил ширинку своих мешковатых шаровар. — Я имею в виду, в то время.

— Это было поручение, которое я должен был выполнить для него, — сказал Конан. — Он ограничил меня во времени; мне пришлось отнести ему Глаз. Конечно, он его видел. Он просто его не получил.

— Мне больно за него. Но в таком случае… Конан… мне кажется странным, что после того, как ты вернулся с амулетом в Аренджун, и показал его Хисарру, и убил Хисарра… кажется странным, что ты потом снова оставил Аренджун и поехал в пустыню, чтобы закопать там Глаз.

— Сомневаешься в моем слове, а, Хасс?

Хассек слегка потянул левый повод и оглянулся через плечо на своего попутчика, который поправлял повязку на лбу. Хассек был не так уж далеко впереди; правый бок Железноголового практически терся о нос лошади Конана. Киммериец дал этому гнедому животному имя Гнедыш. Оно вполне выполняло свое назначение. Другую лошадь он называл Лошадь.

— С большой осторожностью отношусь к этому, ты, сын киммерийца, потому что ты едешь у меня за свиной!

Конан улыбнулся, потом засмеялся.

— Ну ладно. Если бы мой рассказ был ведром, то в нем было бы столько дыр, что там не задержались бы и две капли воды. Я не закапывал Глаз Эрлика в пустыне.

— Ты спрятал его в Аренджуне? — Хассек хлопнул себя по лбу. — Вместе с лошадьми!

Конан покачал головой.

— Он все это время был при мне, Хассек.

Хассек выругался — на двух языках и упоминая четырех разных богов. Конан ухмыльнулся и кивнул со знанием дела. Человеку полезно ругаться, а способность разнообразить языки может здорово помочь.

— Но почему…

— Мне показалось неплохой идеей позаботиться о том, чтобы мы оба оставались беглецами и выбрались из Шадизара — и проехали мимо Аренджуна, — прежде чем я сообщу тебе, что эта штуковина у меня, Хасс. Когда мы с тобой наедине, я думаю, я могу с тобой справиться.

— Хитрый варвар с холмов! — иранистанец усмехался.

— Коварный похититель с гор! — Конан тоже усмехнулся и покачал головой. А лошади размеренно шли вперед, все время на юг. За крупами вьючных животных линия острого хребта холмов, называемых Драконовыми, словно съеживалась, сжималась, уменьшалась в размерах.

— Эй! Подержи мою лошадь!

Хассек перебросил поводья вперед через голову лошади так, что они волочились по земле, и, махнув ногой вверх и назад, соскочил с седла. Он побежал, и в его руке сверкнул кинжал; Конан наблюдал за тем, как он метнул его. Покинутая лошадь стояла и глядела в пустоту. Кинжал полетел точно в цель, и Конан кивнул и поджал губы. Ему лучше не забывать о том, что Хассек умеет бросать нож!

Иранистанец вернулся, ухмыляясь и скрипя сапогами по песку. В руке он нес добычу: маленькую уродливую ящерицу.

— Свежее мясо на обед, — объявил он.

— Уф, — отозвался Конан.

— Ну тогда объедайся этой проклятой солониной, — сказал Хассек и просунул ящерицу в петлю на голенище сапога, прежде чем вскочить в седло с высокой задней лукой и удобно в нем устроиться.