Меч Скелоса

Конан увидел блеск этих ненавидящих безумных глаз, однако сверкание ее меча представляло гораздо более безотлагательный интерес. Он выбросил вверх руки в тот самый момент, когда она ударила.

Ее запястье упало в его правую ладонь, словно весло в уключину. Вся ее рука содрогнулась от столкновения и застыла, словно налетела на камень. Рука Конана держала, останавливала ее руку, и его ладонь сомкнулась. Потом сжалась.

Другая его рука вытащила ее кинжал.

Испарана почувствовала, как кости ее запястья трутся друг о друга и пальцы разжимаются против ее воли; она застонала, и ее скимитар отлетел прочь. Она увидела, как ее собственный кинжал, сверкая, метнулся к ней, и закричала: «Нет!» — и в это время Конан нанес удар — удар, распоровший ее джеллабу снизу доверху.

Под этой одеждой пустыни на ней не было ничего, кроме льняной нагрудной повязки и низко опущенных на бедра, завязывающихся шнурком шаровар с прорезями. И то, и другое было ярко-желтого цвета, красиво контрастирующего с ее золотисто-коричневой кожей. Конан не увидел на двух полусферах ее груди никаких шрамов. Он отбросил в сторону кинжал и притянул ее к себе. Она упала ему на грудь, и он перекатился через нее. Теперь он был сверху и заглядывал ей в глаза. Она укусила его за руку, и он разжал другую на достаточно долгое время, чтобы дать ей пощечину.

— Нет, будь ты проклят! — крикнула она и начала бешено извиваться.

Хассек из Иранистана лежал неподвижно, и Сарид, туранский солдат из Самарры, лежал неподвижно; а Испарана из Замбулы извивалась, тяжело дыша, и вскоре Конан увидел на ее бедре уродливый шрам от ожога. Равнодушное солнце пустыни с сияющей улыбкой смотрело на них сверху вниз, и скоро капли пота окропили песок, и через некоторое время проклятия Испараны перешли в стоны и тихие вскрикивания, а еще несколько мгновений спустя они зазвучали по-иному, ибо она не была девушкой.

8. Странные отношения

Мужчина и женщина ехали по пустыне на юг. Со всех сторон вокруг них поднимались низкие барханы, образуя небольшие лощины; а сияющее сверху солнце было врагом, превращающим небо в медный котел. Их лошади шагали медленно, опустив головы. К задней луке седла женщины был привязан длинный повод, на котором шли еще четыре лошади; две были оседланы и, в дополнение к этому, навьючены; вьюки на другой паре были еще более объемистыми.

Мужчина совершенно определенно был мужчиной, хоть и очень молодым. Высокий, крепко сложенный, с массивными плечами, распирающими надетый на него белый бурнус, он бы мог быть борцом. Никто не назвал бы его красивым — однако, пока его лицо было спокойно, его нельзя было назвать и уродливым. Желтая льняная повязка окружала его голову над бровями и сдерживала гриву его черных волос. Его лицо было загорелым, как и руки, хотя длинный клинообразный участок груди, виднеющийся в вырезе его туники, имел более светлый оттенок. Он ехал, высоко закатав на бедрах штанины широких шаровар, обычных для жителей пустыни; теперь, решив, что на его мускулистые ноги попало достаточно солнца, он опустил серовато-коричневые штаны на сапоги. Глаза, глядевшие с этого потемневшего от солнца лица под смолисто-черной шапкой волос и кричаще-яркой повязкой, были странными для пустыни на юге широко раскинувшейся империи Турана; они пылали раскаленной голубизной, похожей на выжженное солнцем небо.

День был жарким, как жарким был каждый день. Бледный песок отражал свет злого солнца мириадами сверкающих, как алмазы, искр, так что мир пустыни казался еще более жарким и более ярким от этого сияния. Лошади шли размеренным шагом. Мужчина и женщина ехали, расслабившись в седлах, сжав губы и устремив взгляды вперед. Одежда прилипала к их телам, покрытым пленкой пота.

Женщина совершенно определенно была женщиной, и была старше мужчины. Ее лицо было удлиненным, с рельефными скулами, пристальными темными глазами и слегка выгнутым носом над пухлыми губами и подбородком с круглой ямочкой в середине. Никто не мог бы назвать ее истинной красавицей; только другая женщина назвала бы ее менее чем хорошенькой, и это было бы неправдой. Ее раздувающиеся шаровары, или «сирваль», — желтые, испачканные грязью и песком, покрытые пятнами пота, — были прорезаны с одной стороны и порваны. Капюшон, отпоротый от джеллабы, лежал у нее на бедрах, поскольку грязное белое платье было искромсано и разорвано вдоль и поперек и заканчивалось гораздо выше колен. Широкие шаровары-сирваль были заправлены в красные сапоги, поднимающиеся выше ее довольно округлых икр. Великолепная масса вьющихся черных волос отливала синевой и пурпуром в свирепом сиянии солнца; кудри закрывали ее лицо, выбиваясь из-под ее грязной старой повязки, которая раньше принадлежала мужчине. Ничем не стесненные полушария ее груди прыгали, как беспокойные зверьки, под располосованной джеллабой, почти не скрывающей их изгибов; ткань, которая раньше стягивала их, стала теперь повязкой на голове мужчины.