Меч в камне (дополнительные главы)

— Да, — сказал Варт. — Должен признать, для меня это разочарование.

— То есть не то, что ты привел меня посмотреть на него, — поспешно прибавил он, — а что росту в них меньше, чем я полагал. Но если подумать, так и десять футов — тоже немало.

— Да он вдвое выше тебя, — сказал Мерлин. — Ты ему в аккурат до пупа достанешь, а он с легкостью забросит тебя на скирду такой высоты, что ты на нее и сноп-то еле-еле метнешь.

Они до того увлеклись разговором, что совсем перестали следить за своими голосами, заставив великана вылезти из покойного кресла. Он приблизился к ним с трехгалонной бутылью вина в руке и некоторое время усердно пялился на стену, на которой они сидели. Затем швырнул в стену бутылью, ударившей чуть левее них, сердито сказал: «Чертовы совы!» и, тяжело ступая, потащился в замок.

— За ним! — торопливо воскликнул Мерлин.

Кое-как спустившись со стены, они схватились за руки и бегом проскользнули за великаном в садовую калитку.

Помещения, располагавшиеся в начале уходящей вниз лестницы, еще свидетельствовали о некоторой цивилизованности, — за обитыми зеленым сукном дверьми виднелись камердинеры и лакеи (правда, с железными обручами на шеях), начищавшие столовое серебро и допивавшие что осталось в графинах. Ниже располагались кладовые, заставленные крепкими древними ларями, в которых хранились разнообразные золотые блюда, кубки и иные призы, завоеванные великаном на турнирах и скачках. Еще ниже стояли в мрачных комнатушках затянутые паутиной клетки для винных бутылок, и безотрадной наружности крысы задумчиво взирали на бестелесные следы, возникающие в пыли, и несколько человеческих тел свисало с крюков в шкафах для дичи, дозревая до съедобного состояния. Все это походило на Комнату Ужасов (вход только для взрослых) в музее мадам Тюссо.

В самом низу замка размещалась подземная тюрьма. Меловые стены ее сочились жирной на ощупь влагой, и разного рода душещипательные надписи и рисунки были нацарапаны на камнях. «Молитесь за несчастную Присциллу», — гласила первая надпись, а вторая сообщала: «Ах, если б я честно заплатил собачий налог, не попал бы я в такую беду». Далее был нарисован человек, болтающийся на виселице, растопырив, наподобие чучела Гая Фокса, руки и ноги, а за ним — черт с рогами. Пятой по порядку шла надпись, вырезанная в камне: «Ночное солнце в два тридцать», шестая надпись удивлялась: «Да неужели?», а седьмая восклицала: «Увы мне, вечно я забывал покормить мою бедную канарейку: ныне и меня ожидает столь же страшная участь». Имелось также полузатертая кляуза: «Старый скот Галапас любит мадам Мим, грязную собаку», и кто-то еще приписал: «Покайтеся и спасетесь, ибо близится Царство Диаволово». Были тут и разного рода поцелуйчики, даты, набожные восклицания и присловия вроде «Не потратишься, не спохватишься» и «Спокойной ночи, милые дамы», а также сердца, пробитые стрелами, черепа с перекрещенными костями, свиньи с закрытыми глазами и трогательные послания вроде: «Не забудь в половине первого вынуть картошку из плиты», «Ключ под геранью», «Отомстите вонючему Галапасу, предательски меня погубившему» или просто: «Индейский мед для тех, кому на пустой желудок не спится». Мрачноватое было место.

— Ха! — вскричал Галапас, останавливаясь у одной из камер. — Так надумал ты вернуть мне мой патентованный непробиваемый шлем или же изготовить новый?

— Ничего он не твой, — отвечал слабый голос. — Я его изобрел, я запатентовал, так что иди, заливай кому-нибудь другому, скотина.

— Назавтра без обеда, — сказал жестокий Галапас и подошел к следующей камере.

— Ну, так как же насчет кампании в прессе? — спросил великан. — Собираешься ты, наконец, написать, что Царица Савская совершила на меня неспровоцированное нападение, а я в порядке самообороны захватил ее земли?

— Нет, не собираюсь, — ответил томящийся в камере журналист.

— Утром отведаешь резиновых палок, — сказал Галапас.

— Куда ты подевал мой эластичный корсет? — загрохотал великан у третьей камеры.

— Не скажу, — ответила камера.

— Не скажешь, — объявил Галапас, — пятки подпалю.

— Пали сколько влезет.

— Э-э, ну брось, слушай, — взмолился великан. — Не могу я без корсета, у меня живот отвисает. Ну, скажи, а я тебя за это в генералы произведу, — меховую шапку наденешь, в Польшу поедешь охотиться. Или хочешь, ручного льва тебе подарю, или бороду, как на театре, и полетишь ты с Армадой в Америку. А хочешь, — женись на любой из моих дочерей.

— По-моему, все твои предложения дурно пахнут, — ответила камера. — Ты бы лучше предал меня открытому суду за подрывную пропаганду.

— Ты просто-напросто подлый, мерзкий ворюга, — сказал великан и отошел к следующей камере.

— Ну а ты, — сказал, обращаясь к ней, Галапас, — что ты скажешь насчет выкупа, грязная английская свинья?

— Я не свинья, — ответила камера, — и не грязная. Во всяком случае, не был грязным, пока не свалился в твою подлую западню. Теперь у меня, конечно, вся спина в сосновых иголках. Что ты сделал с моей зубной щеткой, великан, и куда подевал мою ищейную суку, что?