Меч вакеро

На него удивленно смотрела Тереза. Драная юбка от порывистого движения поднялась вверх, и глазу Мигеля открылась гладкая и лоснящаяся кожа ног. Он кое-как отвел взгляд и неловко потер обросшую жесткой щетиной скулу.

Сеньорита понимающе улыбнулась и без тени смущения одернула юбку.

«Ну девка!» — юноша судорожно сглотнул, чувствуя, что, как обычно, не в силах оторваться от нее. Изумрудные глаза на овальном лице с высокими скулами вызывали у Мигеля дрожь в позвоночнике, а золотистая кожа, без пудры и помады, приводила просто в восторг. Вообще, женщины всегда разочаровывали Мигеля. Сколько помнил, они всегда предавали его. Даже последняя подружка, дочь рыбака Хавьерра чернобровая веселушка Мерида, после трех месяцев их любви оказалась такой же мерзавкой, как и все остальные. «А ведь как она слезно клялась в верности… Да и жили мы душа в душу… Но Тереза!..» — он поперхнулся волнением и сплюнул.

— Эй, — она еще раз улыбнулась ему, сверкнув жемчужной полосой зубов, и погрозила пальцем. — Нельзя так смотреть на женщин, Мигель, а то влюбишься…

— Но у влюбленных вырастают крылья, донна, — тушуясь, невпопад буркнул Мигель, расправляя плечи.

— А у женатых — только рога. — Она откинула волосы, затем выпрямилась, как бы между прочим приподняла груди, в которые немилосердно врезались тесные складки выгоревшей блузки, и подцепила вопросом: — Ты что-то хотел, Мигель?

Он продолжал молчать, пряча за широкой спиной свои загорелые сильные руки.

С какой превеликой радостью он поймал бы ее сейчас в объятья, но Тереза была возлюбленной его господина. И даже если б всё было иначе, он вдруг почувствовал, что относится к этой девушке куда как серьезнее, чем к случайной попутчице, с которой не грех наскоро поваляться в траве.

Тереза, в свою очередь, смотрела в дерзкое и по-своему красивое лицо молчаливого слуги и думала: «Да, он мне не пара. В нем нет размаха дона… такого обаяния и остроты». Сердце ее было отдано тому идальго с серебристыми висками, умевшему обходиться не только со шпагой и звонкой монетой, но и с высоким словом, недоступным как для нее самой, так и для слуг.

«Диего думает, для чего жить, а Мигель — для кого, а это уже мысли женщины», — подытожила она и, вопрошающе глядя на юношу, нахмурила брови.

— Вот, пришел попрощаться, донна… Кто знает, вернусь ли назад?.. А я вас… — он столь густо покраснел, что его смуглое от загара лицо стало темнее бронзы, — словом… вот, возьмите.

Мигель протянул спрятанную за спиной руку. На широкой, сухой ладони золотистой слезой покоился амулет: морской конек, плавающий в полированном янтаре волн. С их ребристой поверхности Терезе весело улыбались блики калифорнийского солнца, отчего конек казался живым. Он словно плыл по ладони в растопленной подгоревшей желтизне меда, переливаясь чешуйчатым телом.

Эту занятную безделушку Мигелю еще в детстве подарил отец, купив ее у непоседливых и горластых мавританских кустарей в Лиссабоне.

Украшение было очень дорого ему и как подарок погибшего в бою с карибскими пиратами отца, и как вещь для любования. Но главное, морской конек, по убеждению суеверного Мигеля, потакал удаче, и он постоянно таскал его на шее.

И вот теперь он передавал свою святыню мексиканке, которую крепко, но безответно полюбил. Еще с вечера, чутко прислушиваясь к голосам леса, юноша представлял, как осторожно достанет свой талисман и протянет красавице; как бережно примет она его в свои тонкие, легкие ладони; а он, так, чтоб не слышало ни одно ухо, научит ее тайным словам заклинания, известным только ему; благодаря которым морской конек будет верен лишь новой хозяйке… И от этих воображаемых картин грудь молодого испанца порывисто поднималась, уши горели рубином и неудержимо хотелось петь.

И он пел… тихо-тихо, для самого себя, потому как нельзя было выдать врагу их бивак, а более оттого, что слуга стыдился выдать себя пред суровым доном и колкой на язык дочкой папаши Муньоса.

Твердый подбородок Мигеля опустился на грудь. Он исподлобья, напряженно смотрел на Терезу.

Та — было видно, как вздрагивали плечи, — взволновалась. В глазах — изумление, радость, тревога. Зернистая краснота щек, шеи: «Что со мной? Только бы не заметил Диего!»

— Что это? — верхняя губка донны скакнула вверх, и она, легкомысленно рассмеявшись, резво спрыгнула на землю.

Смех ее нравился юноше, в его представлении таким чистым было журчание горного ручья, бегущего по окатанным галькам там, где всё бело и свежо от снега. Впервые за всё время их бесконечных мытарств она стояла так близко от него. Шелохни рукой — и она упрется в тугую, упругую грудь. Двинь ногой — и колено коснется бедра. Во рту пересохло. Мигель сглотнул засевший горьким лимоном ком. Внутри всё трепетало. Ему вновь до крика возжелалось схватить ее и прижать к груди крепко-крепко, но он вторично стреножил себя. Закусив втянутую мякоть щек, испанец уткнул взгляд в каретное колесо. Каждый мускул его молодого тела ощущал сводящую с ума близость.