Меч вакеро

— Надо бежать, бежать! — затараторил он в ухо Терезы, но звон в ушах мешал слушать. — Всё к черту! Вот ОНО, настало! Старый козел, допрыгался! — в голосе его слышались одни дрожащие ноты.

Он вдруг так крепко схватил ее за руку, рванул с земли и потащил к империалу, что она взвизгнула от боли; пальцы папаши чуть не сломали ей кость.

Ноги путались в травах, бешено барабанили сердца, глаза лихорадочно метались из стороны в сторону, колючие вьюны драли шипами одежду, пока они напролом бежали к укрытому в чаще экипажу.

А воздух всё плотнее набухал чем-то непостижимым, сильным и диким.

Испуганно всхрапели лошади, забрыкались, Муньос сорвал на них страх и отчаяние.

— Дьявол! Дверь заклинило! — он, обливаясь потом, тщетно пытался открыть империал.

— Болван! — в сердцах вырвалось у Терезы. — Ты же не в ту сторону толкаешь!

Отец пропустил оскорбление мимо ушей, но совету последовал.

Щелкнул замок — дверца отлетела в сторону.

— Скорее! — он с дергающимся, сырым лицом забросил кнут и ружье на седушку передка и стал громоздиться на козлы.

В стремительно потемневшем небе уж полыхали багряные зарницы и явственно слышалось, как с завыванием ветра переплетались знобящие потусторонние голоса. Временами они набирали мощь, харкали безумными гроздьями хохота, точно смеялись над миром, глумились над творением Господа и над самим его замыслом.

Внезапно перед Терезой всё поплыло в демонической пляске, крылатые химеры и гарпии завихрились столбами ожившего песка, заизгибались и чиркнули искрами серы в глаза.

Она отшатнулась в страхе, закрывая лицо ладонями, упала. Сквозь фыркающие угли проступило опаленное лицо Диего, и послышалось словно эхо далекого шепота: «Тереза… ты сделаешь все, как я просил тебя? Тереза?.. Тереза?.. Тереза?..» — огненный ветер прочь уносил слова.

— ТЕРЕЗА!!! — лицо Початка было бледным, как рыбье брюхо. Его крик раскаленной спицей входил в мозг.

В округлившихся от ужаса зрачках отца она увидела собственное крохотное отражение и закричала что было силы:

— Я никуда не поеду-у-у! Я буду ждать, я люблю его!!!

— Дура-а! Нашла время для храбрости! В карету, или я сам прибью тебя к чертовой матери!

Но Тереза не слышала: она вскрикнула, схватившись за шею. У нее было явственное ощущение удара, нанесенного чьей-то незримой рукой. Рот ее приоткрылся, в глазах застыло ошеломление… Точно какая-то неведомая струна лопнула под черепом: мир, расплываясь, стал таять воздушным дымом, теряя очертания.

Девушка пришла в себя оттого, что заскорузлые руки отца трясли ее плечи. Когда она приоткрыла веки, слезы облегчения хлынули по лицу Антонио.

— Слава Богу, ты жива, дочка! Всё, кажется, кончилось. — Он прижал ее к себе. Губы без устали шептали молитву. Антонио боялся посмотреть в глаза дочери, чтобы не выказать страха, коий все еще принуждал корчиться угол его рта, а она удивлялась его слезам и заботе, не припоминая, когда в последний раз он говорил с ней без подзатыльника.

Над ними быстро расходилось небо.

Глава 3

Антонио ощупал увесистый, жадно набитый реалами и пиастрами майора кожаный пояс, перекрестился и облегченно вздохнул. «Деньги чужих глаз не любят! До дому бы довезти!» Затем враждебно посмотрел на торчащую за лесом базальтовую твердь. Она была сморщена и равнодушна, точно лик древнего старца. Местами буйную зелень раздвигали клинья черного обсидиана — выбросы вулканической породы.

— Калифорния! — прошипел он и плюнул в сторону каменистой гряды, будто хотел утопить ее; шаркнул пятерней по курчавой опушке волос и гаркнул:

— Эй, дочка, ну-ка поди сюда, разговор есть.

— Все твои разговоры заканчиваются лаем. — Тереза, не поворачивая головы, продолжала укладывать вещи в империал. — Я устала играть в кошку с собакой.

Папаша хмыкнул в ответ и выудил из походной сумки тыкву. В ней что-то еще булькало, и он, хлопнув затычкой, приложился на совесть. Нервы его слегка отпустило; старик почувствовал себя лучше, увереннее, он крепко «потел», желая надраться в стельку.

Когда «засуха» в горле была снята, он прогремел носом в шейный платок и вновь поднасел на Терезу:

— Всего пару слов, дочь! Уважь, наконец, отца!

— Это уже больше двух слов, па! — С поклажей было покончено, и она теперь ловко боролась ореховым гребнем со своей гривой.

Муньос почесал лысину:

— А ты умеешь считать, девка, хотя и мозгов у тебя в мать — шиш. Слов-то у меня, может, и больше, да только два из них стоит не забывать…

— И какие же? — раскрасневшаяся Тереза сдула волнистую прядь со щеки.

Папаша тревожно огляделся и ляпнул:

— Капитан Луис. — И, не давая опомниться, навалившись на козлы колышущимся животом, захрипел: — Похоже, мы тут завязли, чайка, и по уши. Клянусь Святым Мартином, у нас на хвосте не только монахи, но и твой беркут со своей стаей, а это… — он сузил глаза и скрежетнул зубами, — считай, что у всех нас на спине по мишени. Послушай! — он подскочил к дочери и жарко задышал в лицо. — Я согласен, твой дон сыпет монеты как зерно курам, — Початок шваркнул ладонью по лоснящемуся поясу, — но, черт возьми, всех денег не соберешь!