Меч войны, или Осужденные

Молчание продлилось недолго: отец предстоятель словно и не удивился разоблачению. Так, принял к сведению…

– Сын мой… или теперь я должен вас называть «господин дознаватель»?

– Какая к Нечистому разница! – буркнул граф.

– Видите ли, граф, – пресветлый выбрал нечто среднее, за что Готье остался ему благодарен, – как интересы короля стоят над интересами его вассалов, временами противореча отдельным из них ради общего блага, так и интересы Церкви стоят над королями и государствами. Церковь едина, и служители ее подчиняются Светлейшему Капитулу, а не государям земным.

– Но вы остаетесь подданными Таргалы. Король не требует от таргальской Церкви повиновения, но уж лояльности он ждать вправе! Простите, светлый отец, но где это видано, чтобы короля в его стране предавали его же духовные отцы?! Разве Господь учит вас предательству?

– Граф, – покачал головой пресветлый, – вы плохо слушали меня. Представьте, что ради государства вам надо предать родича – такое ведь случается, согласитесь. Печальный и трудный выбор – но разве позволите вы даже самым светлым чувствам взять верх над долгом? Или же, скажем иначе, долгу родственному возобладать над долгом вассальным?

– Значит, – подытожил Готье, – вам пришлось выбирать меж долгом и долгом. Именно поэтому никто из отцов Церкви не пытался предъявить его величеству внятные претензии и найти устраивающее всех соглашение? Вам просто приказали?

Отец предстоятель молча склонил голову.

– И вас не остановило даже то, что такой приказ очевидно выгоден не Церкви, а императору?

– Как бы то ни было, отдала его Церковь.

– Очевидно, забывшая, что Господь не одобряет пролития крови, – демонстративно вздохнул граф Унгери.

– Не вам, сын мой, учить Святую Церковь вере.

– Ну что ж, – вздохнул граф. – Сожалею, отец мой, но вы арестованы.

– Простите, граф, по какому обвинению?

– В государственной измене, разумеется.

– Вы забыли: служители Церкви подсудны лишь Святому Суду.

– Помню. Именно поэтому вам, светлый отец, не стоит даже надеяться предстать перед судом. Думаю, вы меня поймете: между долгом послушного сына Церкви и долгом вассала и подданного я выбираю второй.

Пресветлый встал; теперь заговорщик и дознаватель смотрели друг другу в глаза.

– Это будет убийство, сын мой.

– Да, прямая дорога к Нечистому. Но вы, светлый отец, можете избавить меня от греха. Просто расскажите, что вы знаете о грядущей войне. О планах наших врагов… врагов вашей страны, отец мой.

– Думаю, и вы меня поймете, граф, – помолчав, ответил пресветлый. – Я предпочту умереть верным сыном Святой Церкви. Окажите мне последнюю милость, граф, разрешите помолиться перед смертью?

– Отец мой, – медленно сказал Готье, – впереди война, и то, что знаете вы, может спасти Таргалу. Помолиться перед смертью вы успеете еще не раз – и, боюсь, не раз меня проклянете. Но поверьте, меньше всего я хочу отдавать вас палачам. Я дам вам время вспомнить, в какой стране вы родились. Прошу вас, отец мой, одумайтесь.

Пресветлый покачал головой:

– Со всяким из нас, граф, идет по жизни Господь, и Ему виднее, когда одаривать милостями, а когда испытаниями. Насколько это окажется в моих силах, я приму испытание достойно, и буду молить Господа о прощении для вас.

И ведь будет, понял граф. И не скажет ничего, хоть на куски его режь.

– Антуан!

Сонный порученец возник на пороге, ожидая приказаний.

– Стражу сюда.

Антуан кивнул ошалело, выметнулся прочь. Не забыть болтовню запретить, подумал граф. Слыхано ли дело…

Бросил вбежавшим в кабинет стражникам, кивнув на пресветлого:

– Обыскать, переодеть и в подвал.

Светлый отец вышел молча.

Наутро граф положил перед Анже серебряный перстень-печатку и гладкую, древнюю даже на вид щепку на черном траурном шнурке.

– Это же… пресветлого!

– Верно, – кивнул Готье. – Меня интересует все, что касается войны.

– Но я…

Анже запнулся. Граф ждал.

– Господин граф, что с ним?

– Арестован, а ты чего хотел? Чтоб и дальше в империю письма слал?

– И… что теперь?

– Теперь, – нетерпеливо повторил измученный бессонной ночью Готье, – я хочу знать, что он писал в империю, что получал оттуда, чего ждать от церкви, когда начнется война… Анже, ты что, сам понять не можешь, что нам нужно от заговорщика?!

– Я не смогу! – голос парня сорвался в крик. – Я и так столько против него… не могу больше! Он же спас меня, поймите! А я… Да, я понимаю – заговорщик… но не могу, не могу!

– Хорошо, – скрипнул зубами граф. Вот уж достался чистенький! – Не можешь – не надо. Значит, будем из него вытягивать. Заклятие правдивости и парочка умелых палачей…

Парень моргнул растерянно, переспросил:

– Что?…

– Что слышал! – взорвался граф. – Война на носу, и пусть меня впрямь Нечистый заберет, но все, что знает твой пресветлый, я из него вытяну! Мне тут не до чистоплюйства!

Парень сглотнул. Сгреб дрожащей рукой отобранные у светлого отца вещи – амулеты ли, реликвии, Готье разбираться не хотел.

– Ладно. Не надо его трогать, лучше… лучше я. Я постараюсь, честно.

– Да уж постарайся, – жестко припечатал граф Унгери. – Времени в обрез, будешь тянуть…