Меч войны

Поразительные перемены произошли в лице Назир Джанга. Его щёки опустились, как у человека, вставшего перед истиной, которую он не осмеливался признавать, но о которой тем не менее знал. Его безразличие улетучилось, уступив место голому страху.

   — Ты говоришь, что я слабый. А знаешь ли ты, почему я такой? Знаешь ли ты, почему я предпочитаю сны, навеянные моим кальяном, и радости от своих женщин истинам этого мира?

Хэйден Флинт смотрел, широко раскрыв глаза, как низам соскочил с кушетки.

   — Вот что парализует мой дух. Вот это!

Назир Джанг схватил предмет, завёрнутый в муслин, подняв его вверх. Он сдёрнул ткань и открыл то, что было внутри. Хэйден помнил Талвар-и-Джанг, когда Назир Джанг со звоном вынул его из бесценных ножен, он увидел изгиб лезвия, сверкнувшего золотой отделкой и письменами из Корана, покрывавшими почти всю поверхность тонко отполированной стали. Он понял сразу, что его опасения оправдались.

   — Знаешь ли ты, чем я владею? Знаешь ли, что это? — вопрошал Назир Джанг. Лицо его отражало овладевшее им состояние транса, взгляд был прикован к проклятому алмазу, который, казалось, притягивал его.

   — Это — Талвар.

   — Да! Это — Талвар. Меч, который провозглашает мою власть перед всеми людьми. Он должен оставаться со мной. Всегда.

   — Вы считаете, что в нём — ваш смертный приговор?

Рука Назир Джанга дёрнулась назад, но, словно обжёгшись, он выпустил его, позволив упасть на ковёр.

Низам начал всхлипывать.

   — Я ощущаю его злую силу! Я проглотил медленный яд и теперь ожидаю смерти! Я не знаю как, или когда, или от чьей руки, но я знаю, что мне предстоит испытать боль и ужас тысячи мучеников. И, чтобы облегчить свои страдания, я жадно объедаюсь за столом жизни, потому что завтра, или послезавтра, или днём позже я должен буду заплатить!

Хэйден почувствовал сострадание к низаму, который держал ключи ко всему их будущему.

   — Ваше высочество, говорят, что нет ничего более опасного для человека, чем его собственные тайные страхи. Неужели вы в самом деле верите, что камень убьёт вас?

   — Это написано. Пророчество. Проклятье на алмазе. Написано, что каждый человек, владеющий камнем, умрёт жестокой и преждевременной смертью.

   — Как можете вы так говорить? Асаф Джах жил девять лет с Кох-и-Нором. Проклятье не коснулось его. Напротив...

   — В течение девяти лет мой отец был защищён от проклятия!

   — Значит, безусловно, вы тоже защищены. Если вы — законный наследник Асаф Джаха и правите с благословения Асаф Джаха, то вам нечего страшиться.

Но даже не закончив ещё своих слов, он увидел, что Назир Джанг сражён отчаянием.

   — Я не защищён!

   — Ваш отец умер в преклонном возрасте. Тихо, в своей постели. Я был в то время в Хайдарабаде.

   — Вы прибыли с посольством Мухаммеда Али Хана.

   — Так, ваше высочество.

Брошенный искоса взгляд Назир Джанга предупредил его, что он должен соблюдать крайнюю осторожность.

   — И, следовательно, я знаю, что вы были с Асаф Джахом, когда он умер. Я должен признаться, что удивлён тем, что он не сообщил вам секрета защищённости от проклятия.

   — Он не сказал мне ничего.

Когда Назир Джанг вновь поднял голову, его лицо выдавало муки.

   — Это был ужасный день. Птицы прекратили петь, и крестьяне оставили свои поля. Когда солнце опустилось за горы, я пошёл к отцу. Я видел, что он — при смерти, его дыхание было неглубоким, и я знал, что его дух медленно покидает тело. Я помню, как подумал, насколько он изменился всего лишь за один месяц. Его первая жена умерла во время Рамадана, очень старая и добрая женщина, любимая всеми и высоко ценимая.

Я отпустил слуг и охрану и встал рядом с ним на колени. Вы не можете вообразить того страха и мрачных предчувствий, которые навалились на меня в тот момент. До тех пор я страстно желал быть преемником отца. Всю свою жизнь я хотел стать Низам-уль-Мулком. Но тогда я увидел Талвар, лежавший у его головы, без ножен, и мне казалось, что бриллиант наблюдает за ним, высасывая его силы. Каждый раз, когда его дыхание прерывалось, свет камня вспыхивал ярче. Я смотрел на него и знал, что ещё до полуночи этот символ власти перейдёт ко мне.

Назир Джанг остановился. Его спина была согнута, глаза глядели вниз, на ковёр, а руки сжаты. Человек этот жаждал сделать трудное признание, и Хэйден Флинт сохранял молчание.