Меч войны

Раздалось знакомое позвякивание тяжёлых золотых браслетов, и лицо Хамиды сразу приняло иное выражение. Ясмин повернулась и увидела Надиру-бегуму и шедшего позади огромного тёмного евнуха Макбула.

Металлическое позвякивание, возвещавшее о приближении Надиры, всегда приводило в страх большинство женщин, хотя она была изящной и хрупкой. Глаза её были очень тёмными, что подчёркивала чёрная краска на ресницах, губы — окрашены в кроваво-красный цвет, но самой поразительной выглядела остальная часть лица, покрытая краской из золотого порошка. Когда она улыбалась, что случалось очень редко, были видны её зубы, покрытые чёрным, а длинные, до пояса, седеющие волосы почти всегда были заплетены и скрыты под покрывалом. В зенане она ходила босиком, ногти же на её ногах и пальцах рук были выкрашены красным, так же как ладони и стопы ног. Сегодня на её голове был золотистый муслиновый шарф, подвязанный лентой, вышитой бриллиантами и жемчугом; вокруг шеи виднелись ещё семь или восемь нитей жемчуга, тяжёлые золотые браслеты на руках и щиколотках завершали наряд.

   — Ясмин, дитя моё. Здравствуй! Как ты себя чувствуешь? Я думаю, путешествие было трудным?

   — Да, уважаемая матушка. Оно было довольно утомительным.

   — Ты расскажешь мне обо всём?

   — Обязательно. Я уже заканчиваю купание.

Старшая женщина наклонила голову, ощущая малейший признак недостаточной, на её взгляд, почтительности.

   — Твоё купание может и подождать. Выходи.

   — Хорошо, я сейчас оботрусь. — Голос Ясмин оставался нежным и мягким. Она подняла руки, чтобы Хамида могла обернуть её просвечивающим муслином.

   — Тебе лучше поторопиться, дитя моё.

   — Да, Надира. — Она стояла по колено в воде, пока Хамида просушивала её кожу, похлопывая по ткани.

Надира-бегума подняла подбородок.

   — Моя дорогая, будь на то моя воля, ты могла бы стоять в воде хоть весь день и всю ночь. Но набоб требует тебя к себе. Ты должна явиться к нему немедленно.

Ясмин вышла из воды, вытерлась и торопливо оделась, ощущая присутствие Макбула и его загадочный взгляд, нисколько не смущающий её. Она оставила Надиру и последовала за евнухом.

По пути она думала: что может скрываться за взглядом Макбула? Какие мысли возникают в мозгу евнуха, когда он видит, как леди, которым он служит, раздеваются и купаются в бассейне совершенно голыми? Она внезапно ощутила огромное сострадание. Конечно, у него нет ничего под его дхоти, всё вырезано.

   — Зачем он вызвал меня, Макбул?

   — Я не знаю, сахиба.

   — Он — один?

   — Да, кроме хука-валлы[53].

«Если он курит, значит, думает». Она сделала сознательное усилие, настраивая мысли на более весёлый лад, глядя, с внутренней улыбкой, на нелепые, преувеличенно загнутые носки туфель Макбула. Она слышала, как его толстые ноги трутся друт о друга, когда он идёт, раскачиваясь при каждом шаге. В Макбуле была своеобразная грация, подобная грации слона, и хотя меч был постоянно в его руке, он всегда казался ей мягким человеком. Чёртик, сидевший в ней, не мог удержаться от попытки представить, как он присаживается, подобно женщине, чтобы облегчиться. «Что у него осталось? Как это выглядит и как функционирует? Остался ли хотя бы обрубок?»

Макбул снял со своего пояса кольцо с ключами и отпер громадную, окованную железом дверь. Когда он распахнул её, Ясмин приостановилась, с неохотой заставляя себя сосредоточиться на предстоящей беседе.

   — А, Ясмин! Входи, входи.

Она вошла через дверь, ведущую из женской половины, и приблизилась к выложенному подушками маснаду набоба.

   — Высокочтимый отец...

   — Входи. Садись сюда, рядом со мной.

Толстый слой шёлковых ковров мягко стлался под её босыми ногами. Она с удобством опустилась на колени и вежливо сложила ладони перед собою.

   — Пожалуйста, извините мою задержку и мой вид, высокочтимый отец, но я была в бассейне, когда ваше повеление достигло меня.

Анвар уд-Дин какой-то момент с одобрением разглядывал её. Он сделал ещё одну затяжку и затем отпустил хука-валлу, чтобы остаться наедине с Ясмин.

   — Ты можешь убрать свою вуаль, дочь моя.

   — Благодарю вас, высокочтимый отец.

Ясмин молча подчинилась. Хотя она привыкла иногда открывать лицо перед мужчинами царствующей семьи и порой — перед их избранными гостями, она испытывала особенное ощущение обнажённости под взором набоба.

   — Поездка, в которую я послал тебя, кажется, не прошла так гладко, как хотелось бы, — сказал он.

   — Да, высокочтимый отец, не гладко.

   — Я постоянно возносил молитвы к Аллаху. Расскажи, что произошло?

Она подробно рассказала ему о пути до Цейлона и обратно, не оставляя ничего имеющего значение, и без колебания закончила недвусмысленным предупреждением:

   — Дважды ваш сын был близок к смерти, высокочтимый отец. Первый раз он чуть не утонул в море во время тайфуна, и затем на него чуть не было совершено покушение Абдулом Масджидом. Мухаммед считает, что это его брат, ваш сын Махфуз, приказал убить его.

   — Инш Аллах[54], — нейтрально произнёс Анвар уд-Дин, внимательно следя за нею. — На всё воля Божия. Не так ли?

Она с уважением, но бесстрашно взглянула ему в глаза.