Меч времен

Подмог, конечно, на волоке, так вот до Ладоги и добрался, можно сказать — вполне даже ничего, быстро. По пути с купцом Рангвальдом накоротке сошелся — оба любили восходы-закаты солнечные наблюдать, любовалися. Рангвальд — он варяг оказался. Наш, ладожский варяг, не заморский — завсегда варяги в Ладоге жили, когда та еще не Ладогой — Альдегьюборг прозывалась. Вот с тех — наших — варягов и Рангвальд. Христианин, да, не какой-нибудь там язычник, человек уважаемый, однако языка своего не забыл, не забыл и обычаев. У них, у варягов ладожских, даже еще в эти времена прялки рунами украшались. Потом-то, лет через двести-четыреста, конечно, забылось все, а сейчас вот — помнилось.

Любил Рангвальд о народах разных — тех, про которых знал — порассуждать, а Миша — послушать. О колбегах, о еми, о веси, о конунгах древних весянских, о священных камнях да рощах. О татарах ничего не молвил — не знали их тут, в лесах, не видели, так, только смутные слухи ходили. Про ижору Мишу расспрашивал гость ладожский — очень ему любопытно было, что за народ такой? Какого роду-племени — фенны али, может, варяги?

Михаил рассказал, что знал — мол, точно не варяги, финны, на весян местных речью похожи. И сам же спросил про путь по Сяси-реке. Рангвальд и свел с Никифором, суконником с Заволочья, попросил взять — взяли, уважали Рангвальда в Ладоге. Так вот Миша и очутился средь заволочских купцов. Так вот с ними и шел по Сяси — Комариной реке. Вот уж точно, что комариной! Вроде и холодно — а никуда не деваются комары, все зудят, зудят, зудят… ну, заразы!

Михаил еще поворочался да вышел на воздух. Поежился, нужду малую справил, склонился над речкой — умыться, вдруг — чу! Показалось, будто уключина скрипнула! И скрипнула где-то вверх по течению, там, куда и заволочские купцы плыли… должны были вот сейчас, скоро поутру, отплыть. Хм, кто бы это мог быть, интересно? Вроде бы в Ладоге ни о каких других гостях — кроме Никифора — и слыхом не слыхивали! А вот, поди ж ты, плывет кто-то. И — такое впечатление — таится. Потихонечку этак, по-хитрому, к тому берегу жмется… ну да — вот опять уключина скрипнула… вот кашлянул кто-то… выругался. Утром-то, по туману, звуки далеко слыхать. Сколько отсель до плывущих — километра два, а то и поболе!

Отсель… Миша усмехнулся — вот уже и думать стал, как местные, — проговаривал теми же словами. Скоро и «цокать» начал бы — зацем, поцему, цто… Истинно новгородец!

И все же, кто ж это там, впереди, плывет-поспешает? Рыбаки, наверное… А таятся — так, верно, услыхали по-ночи залихватские песни, побоялись пристать к берегу. Даже мимо — ночью! — побоялись пройти. Небось, встали где-нибудь ниже по реке, за плесом — не могли же всю ночь плыть. А скорее всего, и не плыли они никуда — просто отчалили только что от ближайшей деревни, а где эта деревня — бог весть. Быть может, рукою подать, да не видно из-за тумана. Туман… Такой, как и тогда, на Волхове. Когда веслом по башке треснули. И это еще было — у-у-ухх!!! У-у-уххх!!! Ишь ты, водяники хреновы, утащили все ж таки девок. Хитры — горожан да тех, за кого постоять могут, не трогают — приблуд берут, изгоев, бедноту никому не нужную. Хитры… И — понятно — что девок да отроков: именно на таких и спрос. Интересно, кому их сейчас продают? Раньше-то понятно — купцам восточным. Волжская Болгария, Иран, Хорезм… Сейчас-то татары всех прижали, не до рабов, а как бы и самих рабами не сделали. Хотя… война войной, а торговля — торговлей. Торговля людьми — дело прибыльное, не было бы прибыльное — не занимались бы. Ишь, водяниками прикинулись, суки! Главное — и дудку какую придумали — дунешь: у-у-ухх, у-у-х-х! Действительно — водяник.

Рано еще было, рано. Еще и солнышко не показалось — хотя небо светлело уже, а за дальним лесом алая полоса протянулась. От нечего делать Михаил прошелся вдоль реки, махнул рукой стороже приказчику. Тот улыбнулся, кивнул на небо — скоро, мол, кончится моя стража.

— Ты тут ладеек чужих не видел? — проходя мимо, справился Михаил.

— Чужих? Не, не видал. Никого тут не было.

— А мне показалось — уключины скрипнули…

— Блазнится! — приказчик захохотал, словно в ответ ему гулко закричала на болоте выпь. — О, кричит! Пущай — скорей все проснутся.

Ну еще бы…

Михаил улыбнулся:

— Пойду, пройдусь вдоль реки — восход встречу.

Приказчик лишь ухмыльнулся — знали все мишину страсть — солнцем утренним любоваться. И вечерним, кстати, тоже.

Низкий берег густо порос осокою и ольхою, поначалу идти было трудно, но вскоре Миша обнаружил рыбачью тропу и зашагал уже по ней. Куда шел? А никуда! Спуститься вниз по реке шагов на двести-триста, да потом — обратно. Глядишь, уже и проснутся все, встанут, засобираются. А пока…

Светлело быстро, и так же быстро туман вокруг становился клочковатым, редким, буквально на глазах таял. А вот уже и первый солнечный лучик — вспыхнул золотом на вершине высокой осины! Вот перебрался чуть ниже, еще ниже… еще… осветил уже и березы, и ольху, и орешник… Со стороны лагеря донесся звук рога — проснулись.