Меченые Проклятием

— Надо сходить посмотреть.

Тисвион посмотрел на него потухшим взглядом.

— Приходи, дядя.

И, не скрывая разочарования, пошел прочь сквозь буйство цветущих кустов.

Булрион вздохнул. Он стал слишком стар, чтобы бродить по свету в поисках приключений. Прошла уже неделя с тех пор, как они уехали из Рарагаша. Долину он не видел уже три недели, а кажется, что прошло несколько лет. За всю жизнь он ни разу не отлучался больше чем на несколько дней, да и это бывало очень редко. Пора возвращаться домой.

И ему было скучно. Четвертый день он живет в нурцийском дворце, и ему совершенно нечем заняться. Что ни день, то праздник, что ни обед — то пиршество. Он слишком много ест их пряных кушаний, слишком много пьет их сладких вин. Слуги перед ним раболепствуют, а придворные глумливо усмехаются ему чуть ли не в лицо. Он спит на шелковых простынях. Но категорически отказывается втыкать в волосы цветы, как все здесь делают. Он — муж Ведьмы, ничтожество, которое только терпят. Ему даже не грозят дворцовые интриги, которые всегда разыгрываются вокруг умирающих королей. Он беспокоится за Гвин, которая обещает вылечить короля Вунг Тана, что вовсе не по вкусу интригующим друг против друга претендентам на престол. Любая из враждебных группировок может устроить на нее покушение. Сейчас она этим и занимается — врачует старого короля. Помочь ей Булрион не может ничем. Ему вообще здесь нечего делать. Разве что пройтись по роскошному саду и срезать на саженцы отростки от всех этих фруктовых деревьев: слив, персиков, яблонь, айвы, вишен, грецких орехов, абрикосов. Хорошо бы насадить их у себя в долине.

Булриону хотелось домой. Больше всего на свете ему хотелось вернуться в долину. Услышать смех внуков, увидеть, как наливаются колосья, проехаться по холмам верхом на коне, полюбоваться родными пейзажами. Увидеть, как стреляет из своего волшебного лука Тисвион и обучает этому искусству молодежь.

Но от Тарнской Долины его отделяет война. Даже курьеры Академии, которые знают каждую тропинку, не смогли перебраться через Петушью Арену. Так по крайней мере говорит этот подхалим Чинг. Ни на одно письмо Гвин не поступило ответа. Где не может проехать одинокий всадник на резвом коне, группа крестьян обречена стать пищей для стервятников. За каждым кустом таится засада. Карпанцы до них еще не дошли, даже беженцы из разоренных ими земель пока не появились, но люди перестают соблюдать законы, и кажется, что сама трава скрывает угрозу.

Мир меняется. А Булриону поздно учиться жить по-новому. Когда месяц назад у него разболелся зуб, ему следовало понять, что он свое отжил. Вот и умер бы, считая, что обеспечил спокойствие своей семье. А теперь, быть может, придется увидеть, как все его труды пошли прахом, увидеть разоренную долину, убитых женщин и детей. Или еще хуже: сгинуть с тоски в чужой стране, узнав, что все это случилось, а его даже не было на месте, чтобы умереть с мечом в руке, как подобает зарданцу.

Подумать только: он, сын зарданского воина, в жизни не убил ни одного врага. Что бы подумал о нем отец? Погубитель Гамион, командир Хищников — как бы ты нам пригодился сейчас! Или другие, такие, как ты. Из всех твоих трехсот потомков-мужчин, отец, один Полион продолжает зарданскую традицию. Участь воина нелегка, но в трудные времена требуются железные люди. Взглянуть бы на Полиона со щитом, копьем и мечом...

В том же дворце на затененной террасе король Вунг Тан, обложенный красными подушками, дремал в своем кресле на колесиках. Кресло — как и положено сиденью монарха — было большое и высокое и походило на трон. Два ивилграта сидели по обе стороны короля, и каждый держал его за руку. Слуги махали над головой короля опахалами. Гвин Тарн устроилась на стульчике у его ног, и движение воздуха достигало и ее. На почтительном расстоянии толпились охранники, врачи и придворные, которые наблюдали за происходящим с явным подозрением.

Гвин удивило, каким маленьким оказался король Вунг. Как-то предполагаешь увидеть на троне видного мужчину. Вунг выглядел даже старше своих лет, волосы и борода поседели до срока, смуглое лицо осунулось, его избороздили морщины страданий. Синее шелковое одеяние лежало складками на иссохшемся теле. Но все-таки монарх выздоравливал: каждый день ему становилось лучше, и боль мучила его меньше.