Шершавая поверхность Пути скользнула по левой ладони, окованное сталью навершие посоха метнулось вперед и замерло в одном пальце от налитого кровью глаза, изображенного на гобелене. А я вдруг почувствовал взгляд.
В спину. Не угрожающий, а… теплый, если не сказать, горячий!
Повернулся… и увидел леди Мэйнарию, стоящую в дверном проеме.
Сонную, с растрепанными волосами, в которых играли отблески огня свечи. Закутанную в одеяло и босую.
– Красиво… – восхищенно выдохнула она. – Этот удар напоминает бросок змеи. Хотя, пожалуй, нет: змея слишком легкая. А в движении твоего посоха столько мощи, что аж воздух звенит.
Я чуть было не выронил посох: баронесса смотрела, как Ларка, улыбалась, как Ларка, и даже прижимала к груди одеяло так же, как это делала Ларка!!!
Ощущение сходства было таким сильным, что у меня пересохло во рту и закололо сердце. А перед глазами появилась картинка:
Баронесса падать не стала. И утыкаться носом в грудь – тоже:
– Доброе утро, Кром! Я проснулась, услышала, что ты тренируешься, и решила посмотреть. Ты не возражаешь?
– Доброе утро, ваша милость, – все еще видя перед собой Ларку, с трудом вымолвил я. – Смотрите…
Баронесса зябко повела плечами:
– Когда ты смотришь на меня вот так, как сейчас, мне почему-то становится не по себе.
Я опустил взгляд и пожал плечами:
– Зря! Я не причиню вам вреда…
– При чем тут вред?! – воскликнула леди Мэйнария. – В такие моменты мне кажется, что я заглядываю в бездну. Или прикасаюсь к чему-то жуткому.
– Ну, я же Бездушный… – криво усмехнулся я, потянулся к ножнам на левом предплечье и метнул выхваченный из них клинок в стену. – Значит, эта «бездна» – пустота, возникшая там, где когда-то была моя душа.
Леди Мэйнария отшатнулась, чуть не выпустив из рук одеяло.
Решив, что она испугалась этого броска, я на всякий случай развел руки в стороны и виновато улыбнулся:
– Прошу прощения! Я не хотел вас напугать…
– Кром!!! Ты можешь повторить это движение еще раз? – не обратив на мои слова никакого внимания, взмолилась баронесса.
– Какое движение?
– Выхватывание ножа и бросок в стену!
– Могу! – я вытащил из перевязи еще один клинок, вставил его в ножны на предплечье и выполнил ее просьбу.
Леди Мэйнария зажмурилась, некоторое время сосредоточенно молчала, а потом сжала кулачки:
– Кро-о-ом! Помнишь того монаха? Ну, на дороге, неподалеку от нашего замка? Тот, который восседал на коне моего брата?
– Угу…
– Что он сделал перед тем, как я упала?
– Потянулся к метательному клинку. Потом бросил. В меня…
– Значит, мне не показалось, – мрачно пробормотала она и… села на пол. Прямо там, где стояла!
Одеяло сдвинулось в сторону, обнажив ноги почти до середины бедра, а баронесса и не думала его поправлять: она невидящим взглядом смотрела в противоположную стену и о чем-то сосредоточенно размышляла!
Я пододвинул к себе табурет и сел. Лицом к стене. Чтобы баронесса ненароком не решила, что я пялюсь на ее ноги…
Еле слышно скрипнула половица. Зашелестела ткань. Потом на стене перед моим лицом возникла еще одна тень, а правое плечо обожгло прикосновением:
– У брата во Свете под сутаной была перевязь с метательным ножом. Значит, он умел им пользоваться. И был готов убивать! Получается, он говорил одно, а делал – другое?
Я пожал плечами:
– А что в этом удивительного?
– Он был служителем Бога-Отца! Он нес в люди слово Божье и не имел права грешить даже в помыслах!
– Он был облечен ВЛАСТЬЮ! Следовательно, привык считать себя выше любого Закона… – буркнул я и криво усмехнулся, вспомнив некоторые привычки графа Ареника Тьюварра. – Так же, как это делают многие другие…
Леди Мэйнария задумчиво постучала ноготками по моему плечу и вздохнула:
– Многие, говоришь? Что ж, тогда пусть всем им воздастся по заслугам. Так же, как брату Димитрию.
В голосе баронессы прозвучал металл, и мне стало грустно: она, наконец, прозрела. И поняла, что настоящая жизнь здорово отличается от той, которую мы видим в детстве.