МЕЧЕТЬ ВАСИЛИЯ БЛАЖЕННОГО

Эта телеграмма самого человечного человека Зиновьеву приведена на сто шестой странице пятидесятого тома. Печатные буквы телеграммы я сочла уместным оставить для колорита. Не следует, впрочем, считать, что покушение на автора телеграммы, убийства Урицкого или упомянутого в ней Володарского и были причинами красного террора. Они были лишь причинами его новых всплесков. Представляем ли мы сегодня вообще, что такое «красный массовый революционный террор»?

В юности, когда мучительно решаешь впервые все вопросы, которыми давно отболело уставшее человечество, меня терзал и такой: отчего в «красных вождей» стреляли преимущественно эсеры? Ведь получается не проявление высокой справедливости, а какие-то внутренние разборки. Отчего же никто из белых не убил Сталина, Дзержинского, Зиновьева, Троцкого? Ведь были белые в обеих столицах на рубеже 20-х гг., один только «Национальный Центр» в Петрограде имел огромное подполье! Так в чем причина? Не смерти же они боялись, в самом-то деле? Люди, прошедшие через фронты Первой Мировой, были людьми баснословной храбрости. Им случалось ходить в чеканные психические атаки, им доводилось — выше цирковых акробатов — кувыркаться в ажурных распорках аэроплана, пытаясь заткнуть кожаной своей перчаткой дыру в пробитом бензобаке… Они первыми столкнулись с отравляющими веществами… Они были в столицах, они были бесстрашны — и ни один не решился?

Когда правильный ответ, наконец, приходит, его невозможно не узнать. Все вдруг встает на свои места, и делается непонятным уже то, над чем ты вообще ломал голову.

Объявленный 2 сентября 1918 года (но на самом деле начатый с самого момента захвата власти) красный террор в России обратился к французской революционной модели института заложников. К чему арестовывать, содержать людей в тюрьмах, если они вполне могут обитать до поры в собственных своих домах? Арест равен смерти, но до ареста содержать в заложниках можно десятки тысяч. И десятками тысяч жизней обе столицы платили за смерть каждого урицкого, за ранение каждого ульянова. Вот она, причина отсутствия покушений со стороны белых. Для людей, не вырванных из контекста традиционных представлений о Добре и Зле, подобная цена неприемлема.

Кем же были эти заложники, кому принадлежали эти загубленные жизни?

Убийство царской семьи возвратило общество к забытому с лет Французской революции принципу сословного истребления. В первую очередь истреблялось офицерство. Многие сегодня, не утруждая себя чрезмерным вниманием к отечественной истории, невольно подразумевают под офицерами белых офицеров. Мол, власть уничтожала своих врагов, дело обычное. Тут необходимо помнить, что в действительности на момент октябрьского переворота лишь очень небольшой процент офицерства оказался в так называемых первопоходниках. Истреблялись офицеры, не только отказавшиеся служить новой власти, но и пошедшие на службу к ней — военспецы. Нередко офицеры уничтожались вместе с семьями, также семьи белых офицеров уничтожались вместо них, и об этом спокойно сообщали газеты. Так, в мае 1920 года в Елисаветграде была расстреляна мать белого офицера и четыре его маленьких дочери — от 3 до 7 лет. Парадоксальнее, в духе логики нового века, были случаи, также нередкие, когда сам офицер служил в Красной армии, а семья его в это время бралась в заложники и расстреливалась. Он не переходил к белым, отнюдь! Просто офицерская семья все равно годилась в заложники. Офицерство истреблялось как таковое. Вот как выглядело, по описаниям очевидцев, помещение киевской ЧК: «Большая комната, и посередине бассейн. Когда-то в нем плавали золотые рыбки… Теперь этот бассейн был наполнен густой человеческой кровью. В стены комнаты были всюду вбиты крюки, и на этих крюках, как в мясных лавках, висели человеческие трупы, трупы офицеров, изуродованные подчас с бредовой изобретательностью: на плечах были вырезаны «погоны», на груди — кресты, у некоторых вовсе содрана кожа — на крюке висела одна кровяная туша. Тут же на столике стояла стеклянная банка и в ней, в спирту, отрезанная голова какого-то мужчины лет тридцати…»

Таких леденящих описаний можно было бы привести сотни. В природе революционного террора заложено нечто, заставляющее общество странно цепенеть, а обслуживающий персонал террора превращающее в новый подвид, весьма условно относящийся к человеческому роду. Всех красных вождей и вождишек — Урицкого, драпировавшегося в красный плащ, Блюмкина, приглашавшего знакомых из богемной среды на расстрелы, как на представления, Бокия и Дзержинского с Петерсом — я назвала бы гемаголиками, впавшими в наркотическую зависимость от крови и людских мук…

Речь идет только о красном терроре, умещающемся в совсем не большой отрезок времени. Еще не был выстроен лагерный архипелаг, да и преждевременно было его строить временщикам, еще не знавшим, что удержатся у власти целых семь десятков лет. Рабский труд еще не обрел ценности: над страной царила только смерть.