Мечи Эглотаура. Книга 1

Тбписты вскочили и пустились впляс вокруг стола, на котором восседал Ровуд. В жизни не видел более дикого зрелища — орда оголтелых придурков вприсядку обходит экстравагантного субъекта, который громовым голосом вещает какую-то чушь. Причем ни музыки, ни даже барабанов; весь ритм задается вышеупомянутой чушью.

— Какою долгою зима была…
А гусарская дочь
Под любимым в ночь
Неизвестно зачем зачала.
Я сижу, вращаясь,
На стальной дороге.
Извините, братцы,
Не колышут ноги…

Дикари начали тихонько подвывать в голос, создавая идиотский фон идиотским же стихам Ровуда.

— Иэх-ма, зеленая капель,
Туды ее в качель,
Пришедший закапель
Донес до нас сопель…
А вот стукнуть стул столом,
Приложиться сверху лбом,
Разойтись по всем столбом…
Но чегой-то просто влом…

Подвывание постепенно изменилось, обрело форму, и спустя некоторое время я различил знакомый клич, скандируемый в ритм фразам поэта, голос которого уже начал срываться на крик:

— Ах-ха-уа-ха-ха!

— Разгулялась волком
Желтая рябина!
Ай не пойму я толком,
Из кого свинина!
Весь мир — фонарь!
Все бабы — солнце!
Хоть с унитазом погутарь!
Пробило коли донце!

Иэх!!!

Ровуд вскочил на стол, — сказали б, не поверил бы, он же радикулитом замучен, ревматизмом страдает; может, на время лицедейства преображается? — и принялся отчаянно жестикулировать, подбивая тбпистов на еще более безумственные танцы.

— Стою! Бухой! И! Очумелый!
В тумане! Моря! Голубом!
За правду! Жизни! Пользу! Дела!
Заиндевевшим! Столбом!
Ну пойти! За белым! Светом!
Но! Чегой-то! Просто! Влом!

Ха-а-а!!!

— Ах-ха-уа-ха-ха! Ах-ха-уа-ха-ха! — надрывались тбписты, продолжая дикий шабаш вокруг священной реликвии.

Жуля растерянно наблюдала за всем великолепием, да и я тоже не особо оказался искушенным в подобных вечеринках. Присоединяться к бушующей толпе что-то не тянуло.

— Я! Глазею! На! Вохепсу!
Собираюсь! Сделать! Дом!
Подарить! Одну! Блоху! Псу!
Но! Чегой-то! Просто! Влом!
Вло-о-ом!!!

— Ах-ха-уа-ха-ха! Ах-ха-уа-ха-ха!

Эд-Ар стоял недвижно и по-прежнему смотрел на меня. Угрозы во взгляде уже не чувствовалось, но безумие и ярость оставались, странным образом сочетаясь с неуловимым спокойствием и задумчивостью, которые чувствовались во всей фигуре.

Ровуд заорал вовсе что-то несуразное. Тбписты, однако, с восторгом восприняли всю ту ерунду, которую он нес.

— Зайка выбжал на опушку!
Вдруг из леса вышел волк!
Зайка в лес помчался вскачку!
Волк побежал за зайкой-зайкой!
И наткнулся на кусток!
И порвал себе всю срачку!
Бе-едны-ый во-о-олк!

— Знаешь, — дотронулась до меня Жуля, — я, кажется, поняла, почему Лем называет Ровуда похабником.

— Ага, — проворчал я. — Серот говорит, что Ровуд пишет похабщину, чтобы другие у него не крали. И в самом деле, никто не украдет. Кому это нужно? Да и вообще, только Ровуду, похоже, под силу преподнести свои шедевры так, что их воспринимают как откровение.

— Шедевры?

— Это образно. Шуток не понимаешь?

— Мышь выгля́нул из подвала!
На полу лежала кошка!
Мышка зад ее доста́нул!
Изнасиловал немножко!
И засунул в кошку ложку!
Есть теперь возможность кошке!
Кушать сразу из двух ложка!
Хитрый кошка!

— Ах-ха-уа-ха-ха! Ах-ха-уа-ха-ха!

— Кошмар, — простонал я. — Сколько еще продлится этот бедлам?!

Бедлам продлился долго. Не выдержав настоятельных требований желудка, мы наконец осмелились затеряться в беснующейся толпе и пробиться к столам со снедью. Не буду перечислять, что тут было. Чего только не было… Я старался не особо налегать на спиртное, но кроме пива из жидкостей оказались только вино и самогон, который, попробовав разок под аккомпанемент деликатного содержания виршей Ровуда, я уже не решился более употреблять. Вино оказалось неплохим, но крепким, и, имея в виду отсутствие какой-либо воды в пределах досягаемости, я остановился на пиве. Как и Жуля. За неимением выбора.

— Фу! Гадость! — прокомментировала она, сделав гримаску.

— Согласен. Мерзость.

— Что ж ты пьешь его?

— Как я уже говорил, характер борю. Я терпеть его не могу, но именно поэтому и пью.

— Не понимаю…