Мечник. Око Перуна

Дьячок, выслушав перевод, нахмурился. Неразборчиво произнес бранное слово, откашлялся и взревел так, что с крепостных башен взвилась стая ворон:

– Люди радимовские! Значится, так. Не хотели биться за десять гривен промеж собой? Купец поменял условия. Видите, женщина стоит. Она, понятно, рабыня. Из словен новгородских. Куплена была как раз за десять гривен вместе с ребенком. Да уж очень строптива оказалась. Продать ее он теперь не может – в пути никто не купит, а до полуденных земель везти – только смуту промеж полона сеять. И порешил купчина ее убить. Право, как мы знаем, он на это имеет полное. Так вот, он спрашивает: не захочет ли кто христианскую душу спасти? Ему как человеку, чтущему Писание, это было бы приятно. А сразиться нужно будет с самим купцом. Он, видать, на мечах мастер. Такие, люди добрые, дела. Так вот нет ли желающих?

Толпа на мгновение затихла. На площади воцарилась звенящая тишина. А потом все вдруг разом заговорили, загалдели.

Все, в общем-то, знали, что купец везет целых два насада рабов. Да и у многих жителей Радимова дома помимо домочадцев жили холопы. Но рабство на Руси в XI веке было еще патриархальным. Холоп воспринимался как младший член семьи. Он выполнял грязную работу, пахал вместе с хозяином пашню, ел за одним столом. Это казалось естественным.

Ведь и современный человек, вроде бы зная о том, что люди страдают, бедствуют, болеют и умирают, тем не менее всякий раз испытывает душевный трепет, когда сталкивается с горем лицом к лицу.

Застывшая как каменное изваяние рабыня с ребенком на помосте была воплощенным горем. Каждый знал: зарекаться от такой участи никто не может. Сегодня живы, свободны и веселы, а завтра – Бог весть. Налетит ворог вдесятеро сильнейший, пожжет город и тебя самого, если не погибнешь – погонит в дальние страны с петлей на шее. И твоя жена или дочь могут оказаться выставленными на торг в далекой стране. Сердце от этой мысли сжималось. А вслед за сердцем стали сжиматься и кулаки.

Между тем купец скинул белоснежный бурнус и остался в подпоясанных синим кушаком шароварах и белой, из тончайшей поволоки рубахе, под которой бугрились мускулы. Купец был изряден телом и явственно силен. Он вытащил из ножен саблю и стал похаживать по помосту, любезно улыбаясь толпе. Выглядел он грозно. Смельчаков подставить свой меч под удар сарацинской сабли не находилось.

Внезапно Амир сделал резкий выпад в сторону рабыни. На доски упал кончик косы. Толпа охнула. Женщина не шелохнулась, ребенок сильнее прижался к матери. Амир засмеялся.

Алеша, Доброшка и Белка следили за происходящим на помосте с дальнего края площади. Пир, устроенный в честь заморских гостей, оказался им кстати. Удалось и поесть, и попить вдоволь, и деньги остались целы. В кулачной забаве ни Доброшка, ни Алеша не участвовали – и без того у них вся жизнь сплошная битва.

Они почти не смотрели на помост: после бессонной ночи и сытной трапезы хотелось подремать в теньке. Однако, когда там появилась рабыня с ребенком, Алеша стал следить за происходящим пристальнее. Когда сарацинский купец снял бурнус и обнажил клинок, юноша смотрел уже во все глаза. А после того, как под дружный вздох толпы купец взмахнул саблей у самой головы женщины, Алешу как пружиной подбросило – он вскочил на ноги и уверенной походкой двинулся в центр площади. Сначала приходилось раздвигать зевак плечами. Но потом люди, поняв его намерение, сами расступились, образовав живой коридор, ведший прямиком к ступеням деревянного помоста.

Алеша легко взбежал наверх, поклонился воеводе, народу, упер руки в бока и посмотрел на Амира:

– Ты, что ли, искал поединщика? Так вот он я!

Купец окинул взглядом фигуру добровольца и что-то спросил, вполоборота обернувшись к Архимеду. Тот уже без помощи дьячка перевел:

– Купец спрашивает: кто ты таков и почему вышел сражаться без меча?

Алеша ответил громко, так, чтоб было слышно всему народу:

– Я Алексей, сын колохолмского священника Петра. Ратник городовой дружины. Желаю сразиться за награду. А меча правда нет. Но вот думаю, может, одолжит кто для доброго дела.

Дружинник был на полголовы выше Амира и шире в плечах. Но полуденный купец выглядел гораздо более опытным воином. Он был будто отлит из бронзы. Алеша рядом с ним выглядел простовато и напоминал молодой, едва набравшийся крепости дубок посередь чистого поля.

Алеша вопросительно взглянул на дружинников, стоявших за спинкой воеводы. Но никто из них не спешил предложить ему свое оружие. То, что они сами оробели и не приняли вызов сарацинского купца, наполнило их смутной неприязнью к залетному молодцу, смелость которого стала для них укором.

Вдруг в толпе наметилось какое-то движение и послышалась ругань. К помосту проталкивался седенький кузнец, тот самый, с которым успел повздорить Алеша.

– Эй, добрый молодец, не побрезгуй! Хоть и не булатные у меня клинки, а люди с ними на битвы хаживали и не жаловались. Как видно, тебе сейчас лучшего и не сыскать.