Харальд понимал, что в его положении следует терпеливо ждать, когда могущественный хозяин сам соблаговолит закончить свою речь. Однако эта затянувшаяся пауза после многозначительного «но» вызвала у него неожиданный прилив ярости. Он вспылил:
– Слава о мудрости великого князя достигла пределов мира. Увы, меня, Харальда Сигурдссона, боги столь острым разумом не наградили, и мне приходится надеяться только на остроту меча. Поэтому я прошу великого князя говорить со мной прямо и просто. Так, чтобы даже мои просоленные морскими ветрами уши смогли постичь смысл его слов.
Ярослав, прищурившись, взглянул на стремительно пунцовеющего Харальда. Рычащая скороговорка юного конунга отвлекла его от меланхоличной задумчивости, в которой он пребывал почти постоянно.
– Харальд-конунг понял все верно. Держать викингов на службе – все равно что разводить костер на сеновале. Может, согреешься, но и сеновалу несдобровать. Я прекрасно понимаю, как ты нуждаешься в приюте. Но не менее ясно я вижу и другое. Как бы ты сам ни хотел честной службы, но от себя не убежишь. Неосторожный взгляд, обрюхаченная девица, выбитый зуб – и пойдет по Киеву тяжкая усобица. В которой правого и виноватого сам великий Бог не разберет. А мне все-таки придется разбираться, поскольку такие дела на тиунов не переложишь.
Ярослав что-то шепнул румяному отроку, стоявшему по правую руку, и вновь обратил взор на викинга. Взгляд его показался Харальду вопрошающим. Решив, что это еще не полный отказ, он собрался с мыслями и возразил уже более спокойно:
– Викинг живет в походе и умирает в бою. Князь может запретить моему отряду находиться в городе. Но страна руссов большая, врагов у нее немало. Я бы мог уменьшить их количество. Доброе княжеское серебро волне может заменить крышу над головой. Дай нам врага, дай серебро – и мы не потревожим покой стольного города. И тебе, князь, выгода, и нам польза…
– Хорошо. Сейчас я последнего слова говорить не буду. Поживи у нас гостем. Быть может, нужное решение придет само. Теперь же я прошу тебя и ближних твоих дружинников быть гостями на княжеском пиру.
Князь встал с резного трона, подобрал полу шитого золотом тяжелого плаща и сделал приглашающий жест:
– Прошу, Харальд-конунг.
Вслед за князем встала и княгиня, храня на лице выражение высокомерной непроницаемости, и они парой двинулись к выходу. Князь – прихрамывая, княгиня – медленно, подстраивая шаг под походку мужа. Вслед за ним двинулись большие бояре. Затем гридни повели по переходам княжеского двора норвежцев.
Пиршественный хором размещался в большом каменном княжеском тереме, небольшие оконца которого светились разноцветными стеклышками. На витых деревянных столбах, подпиравших свод, искусными византийскими мастерами были изображены диковинные звери и птицы. Вдоль гридницы тянулся длинный стол, покрытый красной бархатной скатертью. За столом устроилось не менее двадцати человек.
Большую часть составляли бояре старшей княжеской дружины – не те бородатые неповоротливые вельможи в шубах и высоких горлатных шапках, которых мы привыкли видеть на картинках. Привычные картинки изображают бояр поздних, московских, отвыкших уже и от меча, и от битв. За столом Ярослава сидели веселые, нестарые еще люди, каждый из которых вполне мог одолеть в поединке двух-трех человек. Других в те давние времена, когда каждый князь в течение жизни сменял не один престол и самолично выступал в битве впереди войска, держать в ближнем кругу смысла не имело. Сейчас за пиршественным столом, а через мгновение – в путь, в бой. За внешней беззаботностью и расслабленностью в каждом из них чувствовалась недюжинная сила.
Одеты они было богато, на шеях посверкивали золотые гривны, на руках – перстни, но мягкое сукно дорогих свит не стесняло движений. В любой момент каждый из них готов был с мечом в руках защищать князя, который был для них, пожалуй, важнее отца.
Сидели за столом и юные княжичи. Старший из них был немногим младше самого Харальда, остальные еще не достигли отроческого возраста. Однако шеи их были также украшены золотыми гривнами, а к драгоценным поясам были приторочены мечи. Меч самого младшего из княжичей выглядел совсем маленьким, игрушечным. Однако при известной сноровке и им можно было убить. Дети, понимая серьезность мероприятия, на которое они попали, старались вести себя пристойно и во всем копировали взрослых: вкушали яства. Младшим хмельного в большом количестве не полагалось, поэтому, отпив в свою очередь из огромной дружинной братины крепчайшего меда, в дальнейшем они пили разведенный водичкой медовый взвар. И еще в одном княжичам за дружинным столом не делалось исключения: детям во взрослых разговорах участвовать было заказано. Сидели и ели молча, потихоньку перешептываясь только промеж собой.
По знаку кравчего отроки наполнили золоченые кубки византийским вином. На огромном блюде в зал внесли жаренного целиком барашка, по воздуху поплыл дразнящий запах жаркого. Отроки наделили всех мясом по старшинству.