Мечта

Я помню об этом здесь – в этом затхлом затопленном подвале.

Бл.! Я знал, что она это всё задумает. Знаете, есть такая привязка к человеку, когда

уже не важно – правильно ли там или неправильно, ложится ли это в Твой курс или нет –

просто Ты следуешь за ней. Не позволяет гордость и обещания идти в открытую – так

следишь через сеть, собираешь информацию. Она собралась подарить миру лекарство. Да

я готов ей отдать всё – и сделать всё, готов всё сделать для успеха её проекта.

Безвозмездно, ради своей Любви!

Как будто я не знал, что она мне позвонит в тот день. Как будто я не знал, что она

назовёт другой адрес. Как будто я не жил с ней десять лет, чтобы изучить её вдоль и

попёрек. А с кем ей ещё было соревноваться, как не со мной? Какого ещё врага выдумать,

как не меня?

И они ещё будут плавать на лодках – и под землёй, и в облаках – и она там будет

представлять себя молодой стройной девочкой. Хотя, если честно, и в лодку уже не

поместится. А все эти её малолетние дружки подпевают ей, впихивают её в свои романы.

Она их просто купила. Не деньгами – деньгами правильных людей не купишь. У

правильных людей есть свои деньги, которые они готовы отдать кому угодно. Купила

своим образом, своей внутренней энергетикой, своим шармом, необычностью. Рассказала

пару историй, из которых всего пара ярких и наберётся в её жизни, но “слушатели” всегда

разные, поэтому достаточно.

Я иду в дальний угол. Здесь повыше и посуше, и изотопометр перешёл за 4,0. Он вон

лежит сломанный в луже, но я и без него понимаю, что к чему. Передо мной чёрная

занавеска, которая колышется так, словно здесь может быть подземный ветер. Я понимаю,

что это конец, и меня это совсем не печалит. Мне всё равно. Можно подумать, такой

исход был непонятен с самого начала. И это состояние полного безразличия так приятно.

И тишины, и одиночества. Я отдергиваю штору и вхожу в небольшую комнату, залитую

синим светом. Стены неровные, как в пещерных отелях Каппадоккии. По ним стекает

вода.

По ним течёт вода, и я разуваюсь. По полу – тёплая минеральная вода, в которой мне

приятно стоять босиком. Какие изотопометры?, не ради них я прожил свою жизнь.

Я пришёл сюда за картой завоевания мира, и она теперь в моей голове. Я вижу в

этой комнате разные потайные крючки, за которыми другие порталы. Я шёл сюда с целью

найти их, но я нашёл свой предел. Это правда, именно то, чего я достоин. Дальше я не

готов и не хочу.

Вероятно, я изначально поставил себе приземленные цели. Увеличивал

существующие на двадцать – сто процентов и остался, по сути, там же, но в два раза

больше. Это значит, что остался ровно там же, потому что мир тоже ставил двадцать – сто

процентов. В зависимости от страны и истории. В зависимости от “эффекта низкой базы”

и степени запущенности. Никакой революции я себе не намечал, как я теперь вижу, хотя

душа революционна. Была любовь, но не было настоящей любви к себе, как я теперь

понимаю. Как можно подарить другому человеку любовь, не любя себя? Как можно

сделать подарок, который Тебе самому не важен? Кому нужно счастье от несчастливого

человека? Как можно подарить счастье, если Ваше счастье разное?

В этом портале мои манекены сидят на лавках. Вообще, мне расписывали эту

красивейшую точку, как лучший трамплин в другие миры. Или в никуда. Или это должна

была быть последняя картинка в жизни, а это оказалось просто каким-то подобием сауны.

Все потеют, кроме моих манекенов со свечами в головах. Моего социалиста Макса уже

нет в моей жизни, как и меня в его жизни, хотя когда-то мне казалось, что это именно тот

“коллега”, который на волне. С которым мы совершим кучу никому не заметных

“революций” и станем счастливы. Он не сражался ни на каком “Водном Стадионе”, это

просто посвящение ему. Мог бы сражаться. Но там ничего и не происходило. Да он бы и

не поехал.

69

Поехали те, кого я не знал, и кем не сильно дорожил. Поехали случайные люди,

которым я улыбался как близким. Мне было важно кому-то улыбаться.

Итак, мы в этой сауне с манекенами, сидящими на лавках. С выжившими после всех

экспериментов манекенами – кто без руки, кто без ноги, а кто и без головы. Потею только

я, а они просто покрываются конденсатом, как будто только что прибыли с северного

полюса. Они мне родные и чужие одновременно. И ещё тысячу полярных чувств к ним

испытываю.

Я пониманию, что я уже давно перешагнул 4.0. Здесь беспомощно лекарство,

изобретаемое этим малолеткой, который читает лекции в воскресных школах, лекарство,

изобретённое уже моей бывшей женой, у них всё равно руки не дошли ещё до таких

изотопов.

Я просто вспоминаю свой советский луг. Прелесть того времени была и в том, что

можно было быть лучшим за своим занавесом. А теперь я не знаю универсального

критерия – Тебе любой бомж или проповедник может сказать, что он лучший, и ведь это,

вероятно, может оказаться правдой. Критериев уже нет. Критерии разнокалиберны. Мой

лучший в СССР газон уже никому не важен, а скорее смешон.

Здесь полное и безвыходное подземелье, но я не сдаюсь. У меня много энергии

мечтаний – и я, уже лежащий в воде, придумываю очередной лифт. Это лифт, где не