Ну и наплевать. Мне все равно, нравлюсь я ей или нет, а даже если и нравлюсь, не стоит ее поощрять. И все равно я не мог выкинуть эту идею из головы. Она меня видела и знает, что я могу играть.
Перед ней мне не нужно притворяться.
– Не могу поверить, что ты здесь.
Голос Бонни дрожал. Она нервничала, это было написано у нее на лице большими буквами. Мне и самому не верилось, что я торчу здесь. Я не ответил, и Бонни потянулась к стоявшей рядом с ней корзинке. Сегодня на ней был розовый джемпер, в просторечии именуемый «свитер», и джинсы. Коричневое одеяло соскользнуло с плеч. Девушка достала из корзины пакет с конфетами, открыла его и принялась жевать длинную красную лакричную палочку.
Я поднес ко рту сигарету и хотел было закурить, как вдруг пальцы Бонни коснулись моего запястья.
– Пожалуйста, не надо, Кромвель.
Я уставился на свою руку. Пальцы Бонни сжались на том самом месте, что и в ту ночь, в музыкальном классе, когда она увидела, как я играю.
Когда она увидела меня сломленным.
Я поднял на нее глаза. Щеки девушки горели, карие глаза казались огромными. Интересно, она тоже вспомнила тот случай? Несколько секунд я смотрел ей в глаза, пытаясь понять, о чем она думает, но безуспешно. В конце концов я спрятал сигарету обратно в пачку и засунул ее в карман. Бонни выдохнула:
– Спасибо.
Она прижала ладонь к груди. Неужели ее сердце сейчас бьется так же часто, как мое?
Находясь рядом с ней, я не знал, что сказать. Во время нашей последней встречи я в пух и прах разгромил написанную ею мелодию. Тогда я говорил коротко и по существу, пытался выбросить ее из головы. Вот только как бы я ни старался, ничего не получалось.
Бонни явно старалась на меня не смотреть.
– Ты болела, – выпалил я.
Прозвучало это скорее как обвинение, а не как вопрос.
Наверное, ей тоже так показалось, потому что она посмотрела на меня изумленно, а потом усмехнулась. При виде этой насмешливой улыбки у меня в животе все перевернулось. Мне показалось, что я раздуваюсь, как воздушный шар.
– Я болела, – подтвердила она.
Я сел и оглядел собравшуюся на поляне толпу, пытаясь избавиться от этого чувства.
– Скучал по мне?
Я повернулся к Бонни. Во-первых, я не понял, с какой стати она об этом спрашивает, а во-вторых, не знал, что ответить.
Девушка улыбалась. Я озадаченно захлопал глазами, и Бонни расхохоталась. А потом похлопала меня по плечу:
– Я просто пошутила, Кромвель. – Она помахала рукой, как бы говоря: «Расслабься». – Можешь выдохнуть.
Я допил пиво, но в ушах по-прежнему звенел ее розовый смех. Она улыбалась именно мне. Никогда бы не подумал, что Бонни может так мне улыбнуться. С другой стороны, еще совсем недавно я и представить не мог, что приду сюда. Я весь напрягся, ожидая, что девушка сейчас заговорит о том случае в музыкальном классе. Задаст какой-то вопрос. Заставит меня обсуждать наш совместный проект. Ничего этого она не сделала.
– Хочешь? – Бонни протянула мне кусок лакричной палочки. Я покачал головой. – Почему? Не любишь конфеты?
– Только не американские.
– А что так? – со смешком поинтересовалась девушка. Я отвернулся и стал рассматривать сцену. Я всегда так делал. Бонни потянула меня за руку. – Нет, я должна это услышать. Ты не любишь американские конфеты?
Я опять покачал головой.
– Почему?
– Это полное дерьмо, – честно признался я.
Некоторое время с лица Бонни не сходило выражение крайнего потрясения, а потом она расхохоталась в голос. Она убрала у меня из-под носа упаковку со сладостями и прижала к груди.
У меня в животе опять появилось это странное чувство. Оно возникло внезапно, словно меня ударили ножом, а потом распространилось по всему телу. Бонни вытерла выступившие слезы. Какое-то время она тяжело дышала, а потом, возвратив способность говорить, спросила:
– Ладно. И какие же английские конфеты ты считаешь хорошими?
– Любые.
Я покачал головой, вспомнив, как впервые попробовал американские сладости. Редкостная гадость. Раз попробовав, больше я к ним не притрагивался. Скорее бы мама прислала посылку из Англии.
Бонни кивнула:
– Должна сказать, я пробовала их прошлым летом, когда была в Англии. Согласна, они потрясающие.
Музыканты начали снова подниматься на сцену, а слушатели побежали обратно, занимать свои места. Какое-то время Бонни с сосредоточенным видом наблюдала за музыкантами, потом снова посмотрела на меня:
– Значит, ты все же любишь классическую музыку. – Я замер. – Знаю, мы решили не говорить об этом. О тебе и о той ночи. – Бонни смотрела на меня с сочувствием. – И я должна уважать твое решение. – Она пожала плечами. – Но ты здесь, на концерте классической музыки.
Я сосредоточенно отскребал этикетку с бутылки пива, но все же встретился с девушкой взглядом. Ответ на ее вопрос был очевиден, поэтому я промолчал. Да, я здесь, и мое присутствие говорило само за себя.
Очевидно, Бонни поняла, что я не хочу отвечать, и указала на оркестр.
– Они потрясающе играют, я много раз видела их выступления.
Оркестр играл сносно. С некоторой натяжкой я оценил бы их на «хорошо».
– Ну? – протянула девушка.
– Что «ну»?
Бонни глубоко вздохнула.