В первый момент ей показалось, что наглый незнакомец принял ее за проститутку. Как ни странно, это ей польстило — жрицы любви всегда казались Оле Бормотухиной недосягаемо женственными.
— Ну… по телевизору показывают. — Его узенький лоб собрался в складки, как у шарпея, мужчина мучительно соображал.
— Телеведущие? — с надеждой подсказала она.
— Да нет… Подождите… Блин, вот память стала… Мужики переодетые… Трансплантанты… Сталактиты…
— Трансвеститы. — У Оли упало сердце.
Ей вдруг захотелось забраться в канализационный люк и отсидеться в его смрадной темноте до самой ночи. А потом прокрасться домой малолюдными переулками, стыдливо занавешивая глаза накладными — черт бы их побрал — ресницами.
Она еще немного побродила по ГУМу. Поглазела на вечерние платья, выставленные в витрине «Галери Лафайет». Владке бы такое платье пошло. Ей, как и маме, нравится все блестящее, мило-вульгарное, цыгански-вычурное.
В кафе на третьем этаже она съела слоеный пирожок с вишневым вареньем. Оле показалось, что продавщица взглянула на нее укоризненно. Туша, пожирающая слоеное тесто, — наверное, зрелище это почти далианское.
«Ну и плевать, — подумала Ольга, — по-моему, жирная тетка, объедающаяся плюшками, — это намного эстетичнее анорексичной спички, которая отправляет два пальца в рот каждый раз после того, как съедает что-нибудь калорийнее морковки!»
— Девушка, не подскажете, который час?
Она улыбнулась и с готовностью задрала рукав. К ней обращался молодой брюнет с сахарной улыбкой. У него был вид провинциала, который жестко поставил перед собой цель скрыть от окружающих свое немосковское происхождение, но пока не очень в этом преуспел.
— Половина пятого.
Оля уже привыкла, что если мужчина обращался к ней с двусмысленным вопросом о времени, то он и имел в виду именно время, а вовсе не возможность с ней побеседовать.
Но брюнет не спешил, вежливо ее поблагодарив, удалиться по своим делам.
— Вы здесь хорошо ориентируетесь? — продолжал улыбаться он.
— Довольно хорошо, — сдержанно ответила Оля. Она чувствовала себя немного неловко оттого, что он не стеснялся внимательно ее разглядывать.
— А мне вот маме подарок надо купить, — простодушно объяснил брюнет, — ко дню рождения. Хотел подобрать какие-нибудь духи и запутался. Ничего в этих ваших женских штучках не понимаю.
Он замолчал и посмотрел на Ольгу, как ей показалось, вопросительно. Пауза затянулась. Оля исподтишка рассматривала его. Высокий, глаза карие, как у оператора Гоши Кудрина. С одной стороны, она была бы совсем не против помочь ему выбрать духи. Тем более что у Оли было чуткое обоняние, она хорошо разбиралась в ароматах, и была уверена, что у каждого запаха есть свой характер. С другой стороны, почему он привязался именно к ней? Он хорош собой, молод и, кажется, нахален. Мог бы выбрать кого-нибудь постройнее…
— Просто от вас приятно пахнет. — Его улыбка стала еще шире. Чеширские котики отдыхают.
— Что? — удивилась она.
— Вы, наверное, думаете, почему я к вам привязался? Так вот, я и объясняю. Пахнет от вас приятно. Что это за духи?
— Я не пользуюсь духами, — смущенно пробормотала Оля. — Это апельсиновое масло. У меня есть еще коричное, хвойное… Зачем я вам это объясняю? Если хотите, могу помочь подобрать духи для вашей мамы, время у меня есть.
— Вот спасибо! — искренне обрадовался он. — Меня зовут Эдуард. Можно Эдик.
— Оля.
Она засуетилась, занервничала немного. Махнула рукой в сторону парфюмерного отдела, при этом с ее плеча съехала сумка, раскрылась, упала… Эдуард помог собрать с пола рассыпавшиеся мелочи — бумажник, авторучку с изгрызенным концом (какой позор! Позор!!), гигиеническую губную помаду, носовой платок — слава богу, свежий, пахнущий лимонным мылом.
— Как зовут вашу маму? — спросила она, просто для того, чтобы не молчать. Затянувшееся молчание вгоняло ее в краску не хуже его пристального взгляда.
— Лидия Юлиановна.
— Да вы что? — ахнула она. — Мою прабабушку звали Лайма Юлиановна. Редкое имя — Юлиан.
— Вы знали свою прабабушку?
— Кажется, да, — рассмеялась она, — а какие запахи нравятся вашей маме? Какая она?
— Странный вопрос, — нахмурился Эдуард, — она учительница музыки. Высокая. У нее нет ни одного седого волоска. Представляете, а ведь ей уже под шестьдесят. Такая прихоть природы. Она ни разу в жизни не красила волосы.
— Наверное, ей к лицу естественные запахи. Никакой тяжести, пыли.
— Пыли? — удивился он.
— Есть такое выражение: «пыльный» аромат.
— Все-то вы знаете, — и он сжал ее локоть.
— Все же я женщина, — улыбнулась Оля, — ароматы — это единственная косметика, которой я пользуюсь.
— Давно не встречал девушку, которая не любит краситься. Знаете, это отвратительно — целоваться, когда у девчонки накрашены губы.
Оля нервно прикусила нижнюю губу. И попыталась замаскировать смущение, придав своему лицу серьезный, заинтересованный вид. Она схватила с полки первый попавшийся флакон, брызнула из него в воздух и сосредоточенно принюхалась.
— Гуччи «Раш», — объявила она, — вообще-то этот парфюм считается молодежным.