Мечта на вешалке

А Оганезова мне просто завидует, ведь не всем же быть роскошными блондинками с почти что голубыми глазами, разъезжающими на красненьких машинках. Некоторым приходится существовать в теле грудастых брюнеток в очках, раздобревших от сидячего образа жизни и калорийных «Глаголиков».

В общем, спросила я цветовода-любителя с прямотой Керри Бредшоу про личную драму, но в ответ интервьюируемый только пожал плечами и, пропуская меня в прихожую, безразличным голосом сказал:

— Вчера жена домой не пришла, вот что. Я ждал, ждал, хотел, чтобы Светка помогла мне в одном деле. Потом какой-то Бабарыкин стал ей названивать, я телефон выключил, чтобы нервы мне не мотал, а сегодня с утра следователь Чупрыкин заявился. Сказал, что жену мою убили. Вопросы разные задавал, хотя я сразу предупредил, что знать ничего не знаю.

Ах да, об этом я в курсе. Сама труп Стервозы в машине видела. Тоже мне, дедок сказанул — «личная драма»! А я-то уж подумала… Между тем безутешный вдовец, не снимая растоптанных сандалий, надетых на черные хэбэшные носки, прошел на кухню и, открыв холодильник, вытащил бутылку кефира. Поболтал, свинтил крышку, одним глотком прикончил содержимое литровой емкости и, отерев усы широкой ладонью, с сомнением проговорил:

— Про Светку, наверное, не надо писать, читателям неинтересно будет.

Почему это не надо? Знал бы он этих читателей! Им чем больше про трагические гибели, да еще при невыясненных обстоятельствах, тем лучше. Просто хлебом не корми, дай почитать про убийства и прочие ужасы. Вот это репортажик получится! Что там банальные цветоводы-любители с их фиалками и фикусами! Наталья будет благодарна мне до конца своих дней за этого Круглова.

— Ну что, вы готовы записывать? — обеспокоенно уточнил муж Стервозы, не заметив в моих руках ни блокнотика, ни ручки.

Вот еще, глупости! Стану я записывать всякий бред. Я вполне в состоянии его и так запомнить. Но для виду я все-таки достала айфон, чтобы клиент не волновался, и сделала вид, что включила прибор на запись.

— Да будет вам известно, что я изобрел уникальный в своем роде биоклей Круглова, — по-наполеоновски сложив руки на груди, принялся расхаживать по прихожей муж покойной Стервозы, как профессор перед аудиторией. — Это вещество позволяет склеивать живую древесину и, что самое парадоксальное, склеенные ткани приживаются! И эти ветки — он нежно дотронулся до пожелтевших иголок сосны, что росла в кадке у туалета, — находятся в процессе регенерации. Но данный образец — далеко не самое оригинальное, что у меня получилось.

Пока все складывалось на редкость удачно, и неожиданно для меня наклевывался просто замечательный репортаж. Я уже видела крупный заголовок на первой странице «Зеленого листка»: «Личная драма не помешала убойному результату. Цветоводом-любителем изобретен принципиально новый биоклей Круглова для биологического склеивания древесины»!

— Проходите, чего ж в дверях стоять? — вдруг спохватился хозяин и шагнул в сторону, пропуская меня в гостиную.

Я не стала раскрывать свои карты и пошла за мужем Стервозы по комнатам — осматривать помещения, заставленные разнокалиберными горшками и кадками и представлять себе, как среди них расхаживала моя покойная врагиня.

* * *

Надо сказать, что жилище Кругловых произвело на меня двойственное впечатление. С одной стороны, это был Версаль с шикарной мебелью в стиле ампир, с зеркалами в золоченых рамах и коллекционной бронзой на белом рояле итальянской фабрики «Фациоли».

С другой стороны, при осмотре квартиры Стервозы и ее муженька-биохимика создавалось впечатление, что с монаршей особой соседствует слегка помешанный леший, который выкорчевывает и тащит из лесу все, что под руку подвернется. Рядом с китайской вазой эпохи Мин, что стояла неподалеку от резного бюро красного дерева, красовалась обшарпанная бочка с высоким клеником. Из ствола хилого деревца торчали пожухлые ветки с подсохшими листьями.

Рядом с клеником шуршал листвой дубок, покрыв желудями узорчатый ковер вокруг своей кадки. За дубком росла ель почти без иголок, а за ней торчала из ведра с землей голая палка неопознанной породы. И везде — и по персидским коврам, и по наборному паркету — была рассыпана жирная, хорошо удобренная органикой земля. От этого в квартире стоял густой терпкий дух, точно в коровнике.

Я переходила следом за цветоводом-любителем из гостиной в кабинет, рассматривая стеллажи, заставленные бронзовыми статуэтками и причудливыми горшками с непонятной растительностью.

В отдельном лотке, вокруг которого прямо на полу валялись неопрятно набросанные комья глины и мха, росли восемь ядреных мухоморов и два полусгнивших подосиновика. И у каждого гриба на шляпке желтел крепкий молодой опенок.