Мечта о Просвещении. Рассвет философии Нового времени

Лейбниц трудился десятилетиями, чтобы сформулировать ряд доктрин, приемлемых для всех основных конфессий. Тем самым он продолжал работу Гуго Гроция, голландского юриста и дипломата, чье сочинение с предложением общей формы христианства было опубликовано за два десятилетия до рождения Лейбница. Книга Гроция в миссионерских целях была переведена на многие языки, а свою Лейбниц так и не закончил. Как и Гроций, Лейбниц участвовал в различных – и неизменно безуспешных – дипломатических переговорах, направленных на объединение церквей. Стратегия Лейбница по обеспечению мира между религиозными группами была более амбициозной и менее практичной, чем политика терпимости, которую отстаивали Локк, Бейль и позднее Вольтер. Вместо того чтобы акцентировать внимание на необходимости примирения даже при отсутствии согласия, Лейбниц стремился убедить людей, что у них на самом деле нет разногласий.

Он даже утверждал, что китайская религия ближе к христианству, нежели обычно считают, и что китайцев вполне можно обратить в лоно христианской церкви. Лейбниц не заходил так далеко, как Иоахим Буве, иезуитский миссионер, считавший, что Фу Си, предполагаемый автор «Книги перемен», мог быть тем же человеком, что и пророк Енох. Но когда отец Буве сообщил Лейбницу, что в гексаграммах «Книги перемен» будто бы зашифрована библейская история творения, то Лейбниц ухватился за эту прекрасную весть. По наущению Буве, Лейбниц пришел к выводу, что гексаграммы «Книги перемен», представляющие собой сочетание шести прерывистых и непрерывных линий, являются разновидностью двоичной арифметики, которую недавно изобрел сам Лейбниц, или, как оказалось, попросту переоткрыл. Религиозное значение этого факта заключалось в том, что, согласно Лейбницу, знание бинарной арифметики, которая образует все числа из 1 и 0, равносильно признанию идеи «выведения всего из единицы и ничто»[551]. И поскольку считалось, что заставить язычников принять библейскую идею сотворения из ничего практически невозможно, то в свете этого факта получалось, что не так сложно, как люди думали, обратить китайцев. Лейбниц изо всех сил старался трактовать китайские тексты и фольклор в более соответствующем христианству духе. Например, хотя он должен был признать, что «ученые китайцы не упоминают ни об аде, ни о чистилище», тем не менее «возможно, что некоторые из них верят, или верили некогда, что блуждающие души, которые скитаются по горам и лесам, пребывают в некоторого рода чистилище»[552]. В целом, писал Лейбниц, «сущность древнего богословия китайцев не повреждена и, будучи очищена от дополнительных ошибок, может быть применена в великих истинах христианской религии»[553].

Эклектичные вкусы и интеллектуальные амбиции Лейбница были очевидны уже в раннем возрасте. К восьми годам он проявил себя как удивительный маленький ученый, и ему было позволено проглатывать какие угодно книги в библиотеке своего покойного отца. Тот был профессором этики в Лейпцигском университете и умер, когда Лейбницу было шесть лет. Мальчик знакомился с древними авторами, отцами церкви, средневековыми философами, учеными эпохи Возрождения и некоторыми современными мыслителями, в том числе с Гоббсом. Среди его любимых предметов были поэзия, история и логика. В возрасте 13 лет он пытался усовершенствовать логику Аристотеля, но школьные учителя не одобряли этих усилий.

В 14 лет он поступил в тот же университет, где ранее работал его отец, чтобы изучать древние языки, риторику, математику и философию. Позже Лейбниц утверждал, что на данном этапе он уже искал способ соединить схоластическую и современную мысль. Как бы то ни было, зачатки некоторых его отличительных философских идей и схем проявились уже в подростковом возрасте. Диссертация, которую он закончил еще до достижения 20-летия, была его первой попыткой разработать то, что он позже назвал «алфавитом человеческих мыслей»[554]. Алфавит должен был лечь в основу логического языка, с помощью которого в конечном счете Лейбниц полагал возможным получить «фундаментальное знание всего»[555]. Он работал над этим проектом спорадически в течение многих лет, но так и не опубликовал свои результаты, поскольку они не оправдали его надежд.

За два года до смерти он размышлял, что, если бы меньше отвлекался на другие дела или имел несколько талантливых молодых помощников, он все же смог бы создать некий «общий метод изложения идей, в коем все истины разума были бы сведены к некоему математическому выражению»[556]. Такое изобретение стало бы «ключом ко всем наукам»[557]. Вспомним, как в романе «Мидлмарч» Джордж Элиот описывает одержимого ученого Эдварда Кейсобона. Трудом всей его жизни был незавершенный «Ключ ко всем мифологиям», и у него, как у Лейбница, мысли были «заняты неопубликованными материалами»[558]. Однако, в отличие от Кейсобона, усилия Лейбница по поиску универсального ключа дали свои плоды. Прямым их результатом стало его новаторское развитие математической логики.