Мечта пилота

– А сколько споров было, – вспоминал он, прислушиваясь к ровной работе моторов. – "Только на моторах воздушного охлаждения можно летать в Арктике", говорили сторонники воздушной системы. Они резонно ссылались на неудобства применения радиаторов и воды в полярных условиях. Они упоминали о сложности подогрева воды, о необходимости выпуска её после окончания работы из-за опасности замерзания и разрыва системы. Но и предлагаемые ими моторы воздушного охлаждения были также далеко не идеальными в Арктике. У них были недостатки: отрицательная реакция на резкие изменения температуры, замерзание карбюраторов и много других. И только после того, как Дудоров изобрёл незамерзающую смесь, стала возможной вполне надёжная эксплоатация радиаторных моторов в Арктике.

Со скоростью двести пятьдесят километров в час самолёты уверенно шли на север. Вверху – прозрачная голубизна неба, внизу – сколько хватал глаз – на десятки километров расстилалась бескрайная белая пустыня. Иванову казалось, что его машина плавно скользит по невидимым рельсам и, доверив управление особому прибору – "автопилоту", – он не мог оторвать глаз от развернувшейся внизу картины. "Автопилот" точно вёл самолёт по заданному курсу.

Ничем не нарушалось спокойное движение вперёд. Даже стрелки многочисленных приборов "З-1", оборудованного всем необходимым для слепого полёта, как бы застыли. Беспокойно рыскали по циферблату только стрелки обоих магнитных компасов. Они чувствовали неуклонное приближение своего хозяина – полюса, окружённого невидимыми вихрями магнитных бурь. Но на них Иванов обращал мало внимания. Здесь были бесполезны эти приборы, бесценные во всех местах земного шара, кроме полюса. Их сейчас с успехом заменяли жироскопический и солнечный компасы. Последний считался самым надёжным, но и он страдал серьёзным недостатком: для его показаний необходимо солнце. Когда оно закрыто, солнечный компас превращается в бесполезную игрушку. Недаром самым надёжным средством, контролирующим показания всех компасов самолёта, Иванов считал установленной на ледоколе радиомаяк. Вшитые в шлём лётчика маленькие наушники неустанно передавали его показания.

Полёт был экспериментальным во всех отношениях. Во время его Иванов не только знакомился с ледовой обстановкой тех мест, где через несколько месяцев ему предстояло организовать базу великих перелётов Бесфамильного и Блинова, но и проверял в реальных условиях проверенные сотни раз в лабораториях многочисленные приборы самолёта.

Перед полётом Иванов особенно опасался за радиомаяк ледокола.

– Пользуясь нашим маяком, – уверял его инженер, – ты с завязанными глазами можешь долететь до полюса и затем вернуться на ледокол. Мои волны приведут тебя туда, куда нужно.

Собственно для Иванова эти уверения были излишни. Он прекрасно знал и значение радиомаяка и принципы его работы. Но, начиная серию ответственных полётов, он ничего не хотел принимать на веру. Во время экспериментального полёта он решил возможно тщательнее проверить работу маяка.

– Одно дело – береговая рация, – рассуждал он, – другое – наша пловучая, на ледоколе…

Сейчас Иванов с удовлетворением слушал непрерывные и равномерные сигналы радиомаяка ледокола. Он попробовал уйти немного влево от намеченного курса. Маяк чутко реагировал на это затуханием буквы "а". Выровняв самолёт и несколько минут пролетев по заданному курсу, Иванов круто взял вправо. Немедленно потухла буква "н". Возросшая слышимость буквы "а" резала ухо. Иванов несколько раз проверил работу радиомаяка и остался доволен ею. Как видно, маяк не подведёт.

Спокойный полёт и тепло располагали к работе всех, кто находился за треугольной дверью, ведущей из пилотской рубки в просторную пассажирскую кабину самолёта.

Гидролог Семёнов как бы прирос к окну со своим блокнотом. Он читал сменяющиеся под самолётом льды, как книгу. И, по мере того как менялся характер льдов, росло количество торопливых записей в его блокноте.

– Замечательная штука самолёт! – делился он своей радостью с метеорологом Вишневским. – Вы представляете себе, сколько потребовалось бы времени и лишений, чтобы пройти пешком две сотни километров по этим льдинам? Да и что бы я увидел? Пятнадцать квадратных метров у себя под ногами! А с самолёта я хорошо вижу десятки квадратных километров и за один час успел составить целую таблицу изменения характера льдов между восемьдесят третьей и восемьдесят четвёртой параллелями! Мне даже удалось зарисовать характерные очертания разводий и их расположение относительно севера…

Вишневский работал молча, не разделяя восторгов Семёнова. Он втайне считал себя старым "полярным волком". В своё время ему пришлось совершить не один десяток полётов, осваивая самую длинную в мире полярную линию Архангельск – Владивосток. Сейчас, не обращая внимания на то, что творилось внизу, за окнами, он заботливо укладывал разбросанные по кабине вещи.