Мечта цвета фламинго

– Почему? – удивилась Нина, по мнению которой, о лучшей партии, чем Павлик Тарасов, и мечтать было нельзя.

– Потому что!

– Ляля! Я же должна знать, почему… И Михаил Иннокентьевич интересуется… Павлик что, обидел тебя чем-нибудь?

– Ничем не обидел…

– Так что же?

– Ничего такого, кроме того… словом… все равно ты, конечно, должна об этом узнать…

От такого богатого предисловия у Нины противно засосало под ложечкой.

– В общем, я люблю другого человека, – наконец разродилась дочь.

– Что значит, любишь? – глупо спросила Нина и ужаснулась сама себе.

– Замечательный вопрос! – воскликнула девушка. – Я так и думала, что ты не знаешь, как это любят!

– Ляля!! – взвизгнула Нина.

– Ну что Ляля!! Я правду говорю! Вот скажи, ты папаньку моего любила?

У Нины перехватило дыхание. Ответить дочери положительно она не могла.

– Во-о-от! – потрясла пальцем перед ее носом Лялька. – А Иннокентьевича своего любишь? Только честно!

Нина помертвела. Она не знала, что ответить. Она закрыла глаза и была близка к обмороку, а дочь не унималась:

– А я люблю! И мне не нужны никакие Павлики Тарасовы! Я не собираюсь, как ты, с его папочкой… без любви только потому, что Михаил Иннокентьевич богатый и красивый!

Нина, с трудом взяв себя в руки, безразличным тоном спросила:

– Зачем же ты меня так рьяно на первое свидание с ним собирала? Трусы свои от сердца отрывала?

– Так я же думала, что ты влюбилась! А сейчас вижу, любви у тебя – ни в одном глазу!

– И как же ты это видишь?

– А я на себя в зеркало смотрю и с тобой сравниваю! И вообще, если хочешь знать, мы уже и заявление подали!

– Как? – Нина в изнеможении опустилась на диван. – Этого еще не хватало! – Она еще много чего хотела сказать дочери, но из горла почему-то вырывался какой-то куриный клекот.

Дочь смотрела на нее взглядом, полным снисхождения и сострадания, и Нине опять казалось, что Лялька – это ее умудренная жизнью мать, а она – глупая, непутевая, ни на что не годная дочка. Неизвестно, как долго еще Лялька разглядывала бы Нину, если бы ее не оторвал от этого многообещающего занятия телефонный звонок.

Дочь метнулась к аппарату, и ее голос из снисходительного тут же преобразовался в воркующий, причем точно таким же непостижимым образом, каким преображался голос Галины Андреевны Голощекиной, когда она говорила по телефону с мужем. Нина поняла, что это звонит ОН, очевидно, тот самый, с приятным голосом, который она уже однажды имела счастье слышать. Нина думала, что Лялька опять запрется в ванной, но та, посмотрев в сторону матери, неожиданно громким голосом сказала:

– Знаешь что, давай-ка приезжай к нам! Я матери во всем призналась, и она уже минут десять сидит в полном столбняке. Пора выводить! Захвати там… сам знаешь что…

Все те сорок минут, которые понадобились Лялькиному молодому человеку для того, чтобы добраться до жилища Муромцевых, Нина так и просидела на диване в режиме ожидания с глазами, горящими, как индикаторные лампы рентгеновского микроанализатора. Лялька ее не трогала, поскольку срочно красила глаза, взбивала кудри и прикидывала на тело одну тряпку за другой. Когда прозвучала трель дверного звонка, Нину пробила такая дрожь, будто это не к Ляльке, а к ней пришел жених, которого она еще никогда в жизни не видела и с которым ей сейчас же, немедленно, предстоит идти к венцу. У нее мгновенно пересохло во рту и одеревенели конечности. Когда в комнату вошел молодой человек, в дополнение ко всему Нине совершенно отказала членораздельная речь. Она не смогла даже приличным образом поздороваться, потому что перед ней стоял сам Давид Голощекин, и не убеленный сединами престарелый джазмен, а украшенный вьющимися смоляными кудрями молодой и статный сын Галины Андреевны и ее всеми уважаемого мужа Льва Егорыча.

– Вы меня не помните, Нина Николаевна? – тем самым приятным голосом спросил Давид.

– Помню… – прошептала Нина.

– Видишь, что с ней сделалось, как только я ей сказала о нашей свадьбе! – заметила молодому человеку Лялька.

– Что вы, Нина Николаевна, в самом деле, сидите с таким видом, будто у вас несчастье какое! – разулыбался Давид, которому, наверно, показалось, что он удачно пошутил. – У нас все хорошо, у нас – свадьба!

– Этой свадьбе не бывать! – вышла из ступора Нина и мрачно добавила: – Только через мой труп! – встала с дивана, с каменным лицом вышла из комнаты и заперлась в ванной.

– Ну мать – ты ваще-е-е! – крикнула ей вслед Лялька.