Мечтай осторожнее

Пышногрудая дама, расплывшись в улыбке, продолжает энергично покрывать холст мазками.

— Очень точный набросок, Джордж-младший! — Он хлопает старичка в бермудах по костлявому плечу. — А теперь давай поработаем как взрослые. — Лайонел ловко вырывает у Джорджа-младшего карандаш и вкладывает ему в руку кисть из конского волоса.

— Лайонел!

Мой крик застает папулю врасплох. Он круто разворачивается, и полы халата взлетают, как парашют. Я машу ему с деревянной изгороди, на которой сижу уже минут пять, гордо за ним наблюдая, и сердце у меня невольно сжимается. Я — папина дочка. Но, живя в Лондоне, не могу проводить с ним столько времени, сколько хотела бы, и мне его очень не хватает. С каждым годом все сильнее. А ведь папуля стареет… Растянув рот в улыбке, кричу еще громче:

— Лайонел, это я!

Он смотрит на меня сквозь очки-полумесяцы и улыбается, сообразив, что фигура в красной футболке и джинсовых шортах — его единственная ненаглядная дочурка.

— Хизер, дорогая! — ревет он и спешит ко мне. — Какой приятный сюрприз! — Папа привлекает меня к себе и заключает в объятия. — Почему не сообщила, что приедешь? Или ты говорила, а я забыл? — Он театрально закатывает глаза. — Память слабеет. Розмари опасается старческого маразма в самое ближайшее время, — доверительно сообщает он и хохочет.

Я демонстративно игнорирую упоминание о мачехе.

— Прости, все решилось в последнюю минуту. Брайан дал мне выходной, я как раз забрала машину из ремонта, ну и подумала: а не махнуть ли к тебе?

Это правда, но лишь наполовину. Разлепив глаза сегодня утром, я действительно сказала себе, что неплохо было бы на денек сбежать из Лондона. И конечно, я очень соскучилась по папе. Но почему не позвонила предварительно? Разумеется, неспроста. Не хотелось ставить в известность Розмари. Эта стерва непременно заявила бы, что они как раз должны уехать, что у нее опять разыгралась жуткая мигрень, или просто без обиняков предложила бы перенести визит на следующие выходные. А так ей не удалось ничего испортить. Впрочем, она уже напакостила как могла, женив на себе моего папулю.

— Чудесно, чудесно! — Лайонел, сияя, выпускает меня из медвежьих объятий и поворачивается к студентам, с интересом наблюдающим за нашей встречей: — Хочу представить вам мою красавицу-дочь Хизер.

— Приве-е-ет, — звучит хор голосов с техасским прононсом.

Смущенно улыбаюсь. Папа всегда мною хвастает, вроде я трофей, и таскает в бумажнике мою фотографию, с удовольствием демонстрируя каждому встречному-поперечному. Это само по себе неловко, даже если не учитывать, что на снимке мне тринадцать лет, у меня пегая челка и брекеты на зубах.

— Она фотограф, — гордо продолжает Лайонел.

Общий возглас восхищения:

— Ух ты!

Только не это. Собираюсь с духом, предвидя неизбежные вопросы про супермоделей и съемки для всемирно известных журналов. Всякий раз, когда приходится говорить о своей работе, я понимаю, что разочаровываю людей. Они ждут рассказов об экзотических странах и окружности бедер Кейт Мосс, а не о бракосочетании неведомо кого в брикстонской ратуше.

Меня спасает папин аппетит. Выудив часы из кармана необъятных клетчатых брюк, Лайонел со щелчком откидывает крышку и громогласно объявляет:

— Пожалуй, на сегодня все. Ровно половина первого. Пора и перекусить. Пойдем домой, ласточка.

Нынешняя обитель Лайонела находится в самом центре Бата — впечатляющее здание эпохи Регентства, будто сошедшее со страниц романа Джейн Остин. Сложенный из камня медового оттенка особняк стоит на холме, откуда открывается живописная панорама города и близлежащих деревень. Подъемные окна выходят на окруженный стеной садик с кустами роз, беседкой и огромным газоном, выстриженным идеально ровными полосами. С точки зрения кого угодно, это достойный зависти дом.

Но я его ненавижу. Он принадлежит Розмари и холоден, неприветлив, как и его хозяйка. До женитьбы на Розмари папа жил в Корнуолле, в нашем уютном домике с неровными стенами, соломенной крышей и окошками-иллюминаторами. Теперь мы ездим туда только во время отпуска или на семейные праздники — Розмари все стенала, что там не помещается ее мебель.

На самом-то деле она, конечно, имела в виду, что в доме слишком многое напоминает о нашей маме.

Лайонел купил его, когда маме только поставили страшный диагноз. Надеясь, что тепло и морской воздух пойдут ей на пользу, он продал наш дом в Йоркшире и перевез всю семью за сотни миль к югу, в Порт-Исаак[19]. Мы с Эдом были еще маленькими и страшно огорчились, что приходится срываться с насиженного места, расставаться с друзьями, футбольной командой «Лидс Юнайтед» и с могилкой Фреда, нашего хомячка, которого мы с почестями похоронили в саду. Но мама сразу полюбила эти места, и ее счастье постепенно передалось нам. Наше отношение к дому изменилось, но ее диагноз остался прежним. Она скончалась три года спустя.

— Надолго к нам?