– Если бы я знала, что ты придешь, я бы все отменила, – щебетала Роза. – С минуты на минуту сюда пожалуют тридцать членов городского комитета покровительства изящным искусствам.
– Я ненадолго, – сказал Монк. – Дел невпроворот. Но мне хотелось просто зайти к тебе…
Впервые за несколько недель он не мог найти нужных слов.
– Да, ты выглядишь совсем измотанным. И неудивительно: все эти ужасные вещи, которые пишут в бульварных газетах о твоем отце… Как это недостойно!
– Роза… – Монк запнулся. Он так много хотел сказать, ему так многое нужно было услышать! – Роза, ты читала мои статьи?
– Конечно, читала. Они просто блестящие!
– У вас все получилось с акциями? Роза победно улыбнулась.
– Они снова там, где им полагается быть.
– Тогда все в порядке?..
Роза пытливо посмотрела на него.
– Конечно. С Полом Миллером покончено, и все благодаря тебе.
Монк поморщился, но тут же простил Розе эти бесчувственные слова.
– Знаешь, я хотел бы… то есть если ты не занята… может, мы пообедаем вместе?
Роза захлопала в ладоши от радости.
– Ах, милый, милый Монк! Ты совсем такой же, как тогда, на моей свадьбе. Такой серьезный и стеснительный. Конечно же, мы можем с тобой пообедать. Франклину не терпится тебя увидеть.
– Я думал, только ты и я…
– О, Монк, прошу тебя, – проговорила Роза с ноткой отчаяния в голосе. – Ведь ты же не будешь начинать все сначала.
– Что начинать?
– Эти твои глупости насчет любви.
– Но я же действительно люблю тебя! – выпалил он.
Роза встала с места и подошла к нему совсем близко.
– Мне не везло с мужчинами, – спокойно сказала она. – Тебе, как никому другому, должно быть это известно. Я очень хорошо отношусь к тебе, Монк, и я всегда ценила твою дружбу. Но я не люблю тебя в том смысле, в котором тебе бы этого хотелось. Не знаю, смогу ли я вообще когда-нибудь полюбить снова. Я поняла, что нельзя хотеть слишком многого сразу. У меня есть моя работа, которую я ценю превыше всего, и будущее, которое я должна построить. Пока мне больше ничего не нужно, и, может быть, так будет всегда.
Монк не осмеливался поднять глаза, пока Роза говорила. Он слышал слова, но сознание почему-то отказывалось их воспринимать. Они не могли быть правдой, в них невозможно было поверить. Реальными были лишь его слезы.
Послышался звон дверных колокольчиков.
– Это, наверное, твои гости, – хрипло сказал он. – Мне надо идти. До свиданья, Роза.
– Монк!
Но он продолжал идти – не к парадной двери, но в глубину дома, по коридорам, которые он так хорошо помнил, мимо горничных и поваров, сразу уступавших ему путь. Он прошел через сад, вышел из ворот на улицу и побежал куда глаза глядят.
Разоблачения, начало которым положили статьи Монка Мак-Куина на первых полосах журнала «Кью», приковали внимание всей страны к Вашингтону. Назначенная президентом Вудро Вильсоном комиссия начала слушания и за неделю до Рождества вынесла свое решение: материалы дела Пола Миллера следовало передать в федеральный суд, а Чарлз Хамболт, чьи показания оказались решающими, был освобожден из-под следствия.
Для широкой публики дело на этом было закончено. Общественное внимание было теперь привлечено к войне в Европе. Во всей стране бушевали дебаты между изоляционистами, протестовавшими против вмешательства Америки в конфликт, и интервенционистами, считавшими необходимостью поддержать Антанту. Когда Пол Миллер был приговорен к трем годам заключения в федеральной тюрьме за взяточничество и коррупцию, пресса отозвалась на это событие коротеньким сообщением, затерянным где-то в глубине «Нью-Йорк таймс».
10
Франклин Джефферсон взбежал по ступеням клуба «Метрополитен», преодолевая порывы начинающейся метели, несущиеся с Манхэттена. Оставив швейцару свою огромную енотовую шубу, он поспешил в бар, где клубные завсегдатаи пережидали вьюгу, весело обсуждая открывшуюся перспективу заночевать в стенах клуба. Франклину они напомнили компанию школьников, возбужденных предвкушением провести ночь вне дома.
С бокалом в руке он пробирался между столиками, узнавая знакомые лица и отвечая на приветствия, пока не наткнулся на Монка Мак-Куина, одиноко сидящего за своим столом в нише.
– Ты что, проказой заразился или попал к чертям на вечеринку? – весело поинтересовался он.
Монк поднял свой бокал в ответ.
– Наверное, и то и другое.
Будучи завсегдатаем клуба, Франклин знал, что в последние несколько недель Монк стал у членов клуба притчей во языцех. В то время как финансовые круги Нью-Йорка встречали его действия аплодисментами, мнение обывателей по поводу его победы над Полом Миллером было гораздо более сдержанным: на Уоллстрит подобных «скелетов в шкафу» можно было обнаружить еще немало. В результате Монк фактически оказался в изоляции: в клубе все были с ним подчеркнуто вежливы, но никто не приглашал его в свою компанию.
– Пора бы нам уже перестать вот так встречаться, – сказал Франклин, стараясь разрядить атмосферу. – Начнутся всякие разговоры. Да и Роза о тебе спрашивала. Она боится, как бы ты не превратился в отшельника.