– Мисс Пейдж… Здравствуйте. Как вы поживаете?
– Очень хорошо, Хольм. А вы?
– Прекрасно, мисс.
Он пошел дальше к соседнему проулку, где был вход для прислуги и доставки. Она последовала за ним. Хольм болтал без умолку, как будто боялся, что она станет его расспрашивать.
– Погода-то лучше, чем в тот раз, когда вы здесь были, не правда ли? Этот ужасный снегопад… Такой бури не было с довоенных времен, ни пройти ни проехать, казалось, небо в тот день свихнулось…
Он остановился у служебного входа. Она поняла, почему он медлит. Думает, что она хочет подняться. Ломает голову, как от нее отделаться.
– Я спешу, у меня встреча, – соврала она, чтобы не смущать его. – Передайте привет мистеру Эддисону.
– Обязательно, мисс. Положитесь на меня.
Его бесконечно доброе лицо выражало облегчение.
– Как поживает мистер Эддисон? – все же тихо спросила она. После долгой паузы он наконец ответил:
– Сказать по правде, не знаю, мисс. Вы читали его последнюю хронику в «Бродвей Спот»? В сегодняшнем номере?
Пейдж покупала свежий номер каждую неделю. Но сегодня, закрутившись с сеансом записи, не успела. Она покачала головой.
– Боюсь, написав это, мистер Эддисон запустил какой-то процесс. Возможно, что-то серьезное. Телефон сегодня звонит не переставая. Он ушел в полдень, забыв перчатки. До сих пор не вернулся. – Хольм показал полную сумку. – Я даже не уверен, что он будет к ужину.
– Что происходит, Хольм? Что в этой статье?
Он достал ключ.
– Боюсь, я не сумею вам объяснить. Прочтите ее, мисс. Вы поймете лучше меня. До свидания, мисс. Я скажу мистеру Эддисону, что вы спрашивали о нем. Он… он очень хорошо к вам относится, мисс.
Он повернул ключ в замке, еще раз сказал «до свидания» и скрылся.
Пейдж купила «Бродвей Спот» в автомате на Таймс-сквер и сунула его под мышку, не развернув. В «Джибуле» она застала только Черити и Истер Уитти. Девушек дома не было. Ванная была в ее полном распоряжении.
Пока наполнялась ванна, Пейдж спустилась в холл.
– Девять ноль сорок пять Гринвич, – попросила она, сняв трубку телефона. – Мистера Брандо, пожалуйста.
Пока ее соединяли, она сняла туфли.
– Алло? – произнес голос с ленцой.
– Алло, Бад. Это Пейдж.
Она представила, как он стоит, прислонившись к стене, опершись виском о кулак, большой палец за брючным ремнем, телефонная трубка на весу где-то между губами и шеей.
– Я не могу прийти в «Палладиум».
– Ты никогда не можешь прийти в «Палладиум», – безмятежно прошелестел он. – Засада. Там будет конкурс на самые красивые косы у школьниц, ты бы заняла первое место.
Освобождая первую ногу от чулка, она отпарировала:
– Пусть заменят его конкурсом на лучшее рваное трико, его выиграешь ты.
– Ты путаешь меня со Стэнли Ковальски[53]
, бэби.– Извини, Бад. Я зубрю сцену к завтрашнему занятию. Работала весь день и…
Она слышала, как он здоровается с какими-то людьми, проходящими мимо.
– Тогда в среду? – сказал он наконец таким тоном, будто ему наплевать с высокой колокольни. – Будет конкурс девушек, которые вечно динамят парней. Тут у тебя тоже есть шансы. В среду?
Она поморщилась: чулок номер два порвался.
– Договорились.
Пейдж повесила трубку и галопом помчалась в ванную, прижимая экземпляр «Бродвей Спот» к груди.
БРОДВЕЙ СПОТ
Хроника дня и ночи
Вчера мне пришлось стоически выдержать читку новой пьесы под названием «Два прибора для пятерых». Боже мой! Какая тяжкая повинность! Какая пытка!
Не то чтобы она была плоха. Симпатичные герои, живые реплики, терпимый рацион сюжетных поворотов… Откуда же взялось это кошмарное ощущение, что я пью безвкусную воду? Чего не хватало?
Не хватало… Ули Стайнера!
Стайнера, который изначально планировался на главную роль. И я мечтал – о, как! – на всем протяжении читки мечтал обо всем, что гений, дерзость, ум великого артиста придали бы этой воде для мытья посуды, если бы кое-кто имел мужество дать ему роль.
Увы, мужества у них нет. Увы, они боятся.
Неужели террор одерживает верх над культурой и цивилизацией? Неужели трусость свернет шею театральному искусству? Бродвей идет вслед за Голливудом и в свою очередь погряз в доносительстве!