Мечтавший о солнце. Письма 1883–1890 годов

603. Br. 1990: 605, CL: 481. Тео Ван Гогу. Арль, пятница, 4 мая 1888

Дорогой Тео,

вчера я побывал у торговцев мебелью, чтобы понять, могу ли я арендовать кровать и т. п. К сожалению, в аренду ничего не давали и даже отказывались продавать при условии уплаты такой-то суммы в месяц. Это довольно неудобно. Сейчас я думаю, что, если Конинг уедет, посмотрев Салон, как, по-моему, и собирался сделать, ты мог бы после его отъезда прислать мне кровать, которую он сейчас занимает.

Надо иметь в виду, что, если я ночую в мастерской, это означает около 300 фр. разницы в год – иначе я плачу их гостинице. Знаю, что нельзя сказать заранее: «Я останусь здесь на такое-то время», и все же у меня есть все причины считать длительное пребывание здесь возможным.

Вчера я был в Фонвьее у Макнайта: у него есть хорошая пастель – розовое дерево – и две неоконченные акварели, и я застал его рисующим голову старухи угольным карандашом. Он сейчас на той стадии, когда его волнуют новые теории цвета, мешающие работать по старой системе, но он еще недостаточно овладел новой палитрой, чтобы преуспеть таким образом. Он очень смущался, показывая мне их: пришлось действовать прямо, сказав, что я непременно хочу видеть его работы, и теперь он, возможно, приедет и пробудет со мной какое-то время. Уверен, это пойдет на пользу нам обоим.

Я очень часто думаю здесь о Ренуаре, о его чистых и отчетливых рисунках. Такими видятся предметы и фигуры в здешнем ясном свете.

Здесь страшно ветрено, дует мистраль, в последнее время – три дня из четырех, при этом всегда солнечно, но работать на воздухе нелегко.

Полагаю, здесь можно сделать кое-что по части портретов. Пусть местные жители до омерзения несведущи в живописи – в целом они по сравнению с северянами намного более художественно относятся к своей внешности и своей жизни. Я видел здесь фигуры, такие же прекрасные, как у Гойи и Веласкеса. Они умеют подбавить розового к черной одежде, придумать бело-желто-розовое платье, или зелено-розовое, или сине-желтое, где нечего менять с точки зрения художника. Сёра мог бы найти здесь очень живописные мужские фигуры, несмотря на современные костюмы.

Смею сказать, что здешние жители набросятся на портреты. Но я, прежде чем отважиться на это, хочу успокоить свой взвинченный организм и затем устроиться так, чтобы мы могли принимать людей в мастерской. Должен сказать тебе кое-что неприятное: по моим расчетам, чтобы хорошо себя чувствовать и привыкнуть к жизни здесь, мне понадобится год, а чтобы устроиться, понадобится добрая тысяча франков. Если в первый – нынешний – год я стану тратить в месяц 100 франков на жизнь и 100 франков на обустройство, мне не останется, как видишь, ни гроша на живопись. Но мне кажется, что к концу года я вполне сумею устроиться и поправить здоровье. А пока что буду рисовать каждый день и, сверх того, писать две или три картины в месяц.

Что до обустройства, я включаю сюда и полную смену белья, одежды и обуви.

И к концу года я стану другим человеком.

У меня будет свой дом, и я буду спокоен насчет здоровья. И тогда, надеюсь, я не выбьюсь из сил к тому времени, как закончится мое пребывание здесь.

Пожалуй, Монтичелли был крепче меня физически, и, будь у меня силы, я бы жил сегодняшним днем, как он.

Но если даже он оказался разбит параличом, не будучи таким пьяницей, то куда уж мне.

Когда я покидал Париж, все, конечно, шло к тому, что меня настигнет паралич. И он настиг меня – потом! Когда я перестал пить, когда я перестал столько курить, когда я вновь начал размышлять, а не гнать от себя мысли – бог мой, какая тоска и какой упадок! Работа на этой великолепной природе поддержала мой дух, но все равно после некоторых стараний силы меня оставили.

Вот почему в прошлом письме я говорил, что если ты уйдешь от Гупиля, то, вероятно, будешь лучше чувствовать себя в моральном отношении, но выздоровление будет очень болезненным. Тогда как саму болезнь ты не чувствуешь.

Мой бедный друг, наш невроз и т. д. происходит также от нашего образа жизни, слишком уж художнического, – но это также роковое наследство, ибо внутри цивилизации каждое поколение слабее предыдущего.

Возьми нашу сестру Вил: она не пьет, не распутничает, а мы видели ее фотографию с безумным взглядом. Не доказывает ли это, что, если мы желаем открыто взглянуть на наш темперамент, нам следует причислить себя к тем, кто уже долгое время страдает от невроза?

Думаю, Грюби в этом случае прав: хорошо питаться, хорошо жить, пореже встречаться с женщинами, одним словом, всегда жить так, словно ты уже знаешь о болезни своего разума и костного мозга, не говоря уж о неврозе, который действительно есть.

Да, это означает взять быка за рога: не самая плохая политика.

А Дега? Он поступает так и преуспевает. И все же разве ты не чувствуешь, как и я, что это страшно тягостно?