Страх сковывает мою грудь. Страх неудачи, на который я прежде пыталась не обращать внимания. Страх провалиться, как только останусь сама по себе. Если Артмаэль и Хасан следуют своей цели (один — получить корону, другой — спасти сестру), то я единственная из нас троих в случае чего буду блуждать во мраке, потерянная и забытая. У них есть семьи. У них есть дом, куда можно вернуться. А что есть у меня, кроме недостижимых мечтаний? Не считая этого желания быть хозяйкой свой жизни, независимой от других. Иметь цель, предназначение, быть полезной и нужной — это всё, чего я хочу. Суметь занять роль, в которой я буду счастлива. Чтобы иметь возможность гордиться собой.
Нет. Нет. Нет.
Я хочу быть кем-то большим.
Но, может быть, я тешу себя иллюзиями.
Моя гордость ведёт непримиримую борьбу со всеми моими сомнениями. Надувается, ругается и неустанно повторяет, что верит в меня. Но её голос звучит слишком тихо и неуверенно. Она говорит, что я способна на великие дела, но… способна ли? Если бы я по-настоящему верила, что могу добиться всего сама, если бы действительно считала, что однажды буду достойна уважения, то отказала бы гулам.
Если бы я была уверена, что могу стать кем-то большим, то я бы ни за что не променяла реальный мир на иллюзии. Но нет, я выбрала прекрасную сказку, и готова была в ней умереть. Кто бы отказался умереть счастливым, после того как все мечты исполнились, даже если это неправда?
Какая же ты глупая, Линн. Какая же ты слабая и трусливая.
Снова закрываю глаза.
Я просто хочу оставить всё позади. Забыть, кем была раньше, и чтобы все остальные тоже забыли. Начать заново. Иметь нормальную жизнь. Хочу жить своей жизнью…
Открывшаяся дверь хижины заставляет меня оборвать тёмную нить, на которой балансируют мои мысли. Слышу шаги, но глаз не открываю. Кто-то сложил принесённый хворост. А затем подошёл ко мне. Чьи-то заботливые руки поправляют плащ, которым меня укрыли, чтобы не замёрзла и не простудилась.
Артмаэль.
Пока он не успел отойти, ловлю его за рукав. На его лице отражается искреннее изумление.
— Линн? — шепчет он.
Он не знает обо всём том, что творится в моей голове, и я не знаю, как это сформулировать. Мне сложно говорить о личном. Не уверена, что хочу начинать этот разговор. Не знаю, хочу ли, чтобы он увидел настоящую меня под всей этой маской, которую я обычно ношу перед ним.
Хорошо, если он считает меня сильной. Хорошо, если он так и будет верить, что никто не может пошатнуть мою уверенность в себе.
Даже если этой уверенности на самом деле нет.
— Ты в порядке?
Возвращаю себе спокойный, невозмутимый вид. Отпускаю рукав и пытаюсь сесть, но Артмаэль тут же меня останавливает:
— Тебе нужен отдых. Хасан говорит, что…
— Со мной всё хорошо, — перебиваю, чтобы не переживал. Хотя, признаться, мне нравится, что он беспокоится обо мне. Это приятное чувство. Когда кто-то волнуется о тебе, это значит, что ты для них не пустое место, верно? А ведь я столько лет была никому не нужна. — Это тебе нужно… поспать в тепле, — бормочу я в жалкой попытке заговорить о чём-то, что не будет вызывать у него такой потерянный вид, будто он не знает, как себя вести и о чём говорить. — Мне как-то неловко, что вы с Хасаном ночуете под открытым небом, пока я тут, в тёплой постели.
Артмаэль облизывает губы и пытается выдавить улыбку. Это получается не так естественно, как в прошлые разы.
— Предлагаешь мне разделить с тобой постель? Ты же понимаешь, я не откажусь воспользоваться ситуацией…
Слегка улыбаюсь, благодарная ему за то, что он пытается вести себя как ни в чём не бывало. Неужели его так сильно проняло? Когда я очнулась, на нём лица не было. И даже сейчас, если честно, он выглядит обеспокоенным.
— Я сказала только, что необязательно ночевать снаружи. Само собой, я останусь в кровати, а вы можете поспать на полу.
Он драматично прижимает руку к груди, и мне требуется вся моя сила воли, чтобы сдержать улыбку.
— Но пол же такой жёсткий и холодный… прямо как твоё сердце!
Думаю, это довольно точное определение моего сердца, но не говорю это вслух. Вместо этого закатываю глаза.
— Огонь в камине тебя согреет.
— Я бы предпочёл, чтобы меня согрела ты…
Открываю рот. Он предугадывает, что я собираюсь сказать, и расплывается в улыбке.
— Даже за всё золото Маравильи, нет, — произносим одновременно.
Вздрагиваю от удивления, но он взрывается таким искренним смехом, развеселившись нашим ответом, сказанным в унисон, что уголки моих губ невольно дёргаются. У меня даже вырывается смешок, но я тут же скрываю его фальшивым кашлем.