Что же до Андрея, то Павел надеялся, что парень проведет зиму в спокойствии, познакомится с какой-нибудь барышней, влюбится, и бросит свою затею. Но последний разговор, который состоялся у них совсем недавно, показал, что вместо этого у Андрея в запасе была ещё одна идея, не менее безумная, чем расследование причин эпидемии – поиски отца. Да и мог ли вообще этот парень расслабиться и смотреть в сторону девчонок, если все свободное время он со своим отрядом гонял по полосе препятствий, иногда по пояс в снегу, либо упражнялся в стрельбе или тактике. То, что он продолжал развивать в себе командирские и бойцовские качества, доказывало, что он прекрасно понимает, как ему придется достигать своих целей, а это в свою очередь показывало, что он не просто фанатичен или одержим – он действительно готов полностью выложиться для их достижения. Павел не знал этого, но главной причиной такой одержимости Андрея было то, что эти цели являлись единственным, что заставляло его жить и развивать себя.
Андрей Романов действительно сильно изменился. Год назад он был испуганным мальчишкой, пытавшимся выжить, слабым человеком, неспособным сопротивляться. Затем, часто подвергаясь опасности, заглядывая в глаза смерти, его тело и характер закалялись, жестокость, которую он встречал, порождала в нём ответную жестокость, злоба – ответную злобу. Привыкшее к постоянным нагрузкам и излишкам адреналина тело требовало всё новых, ещё больших порций.
Он жаждал действий и теперь готовился претворить в жизнь свой план. Знал о нём только Игорь, вместе с которым они когда-то его и придумали. Зима дала им время обдумать и спланировать его исполнение, и теперь все зависело от того, сумеет ли Андрей добиться от Гронина разрешения.
Закончив с оружием, он вопросительно взглянул на брата. Игорь поймал этот взгляд и, нахмурившись, прикусил краешек губы. Несколько секунд они молча смотрели друг на друга – один задумчиво, другой – в ожидании. Сделав свой ход, Игорь легонько кивнул брату, и Андрей, застегнув бушлат и надвинув шапку почти на самые глаза, покинул казарму.
Прошло два месяца с того неприятного, но весьма памятного для Ани разговора с Ткаченко, и за все это время он все ещё не сказал ей ничего по тому вопросу, что так её волновал. Она пыталась на него давить, но Саша упрямо отражал её атаки, ссылаясь на опасность и высокие риски, и постоянно требовал подождать.
В конце концов Аня начала сомневаться в том, что Ткаченко вообще хоть что-то делает, и даже подумывала о том, какими ещё методами она может надавить на него, чтобы это проверить. Но, по крайней мере, он не побежал её сдавать, чего она втайне опасалась даже несмотря на свою страховку в виде диктофона, который обернулся против самого же Ткаченко.
С целью расшевелить Сашу она могла бы попытаться какой-то хитростью использовать отца, но того в последнее время постоянно не было на месте. Это было необычно. Как правило, во всех своих поездках он всегда брал её с собой и держал рядом, а тут уже почти два месяца они лишь изредка виделись. Не то чтобы она сильно соскучилась, но это было слишком уж странно. Впрочем, у неё наметился ещё один вариантик как воздействовать на Ткаченко, но прежде чем Аня его обдумала, необходимость в нем отпала.
После очередной посиделки у Тани, выходя из её дома, она нос к носу столкнулась с Сашей и от неожиданности чуть не закричала. Преодолев испуг и подумав о том, что трусики желательно поскорее сменить, она уставилась на него, ожидая, что он будет делать. Ткаченко не протиснулся в дверь мимо неё, а окинул самодовольным взглядом, видимо злорадствуя, что смог напугать. То, что он дальше сказал, оказалось для неё очень неожиданным, но компенсировало неприятные мгновения, пережитые секундами ранее.
– Устал тебя ждать. Пошли, есть разговор, – тихо сказал он, и зашагал прочь от дома.
Взволнованная Аня двинулась за ним.
Укрывшись среди голых деревьев и убедившись, что поблизости никого нет, они некоторое время молча стояли друг напротив друга. Саша молчал, не торопясь начинать разговор и что-то обдумывая. Для него это был Рубикон, перейдя который он рисковал никогда не вернуться обратно на свой берег. Аня не понимала или, скорее, не хотела понимать этого. Для неё важно было лишь одно – достигнуть желаемого.
– Ты позвал меня помолчать? – язвительно спросила она, устав ждать.
Саша одарил её взглядом, полным презрения, но ни один мускул на его лице не дрогнул, и ответил он совершенно спокойно.
– Оставь свою желчь при себе, ясно?
Аня промолчала. Саша простоял в задумчивости ещё какое-то время, решаясь сделать то, о чем уже продолжительное время думал, а затем, тяжело вздохнув, начал говорить.
– Я кое-что узнал. Немного, но уже что-то.
Аню пробила легкая дрожь, которая возникает, когда понимаешь, что столкнулся с чем-то неизведанным, чем-то таким, что открывается не всякому. Её распирало любопытство, но она сдержалась и молча ждала, пока Саша продолжит.