Вне всякого сомнения, сказал он. Тебе надо было рожать, когда ты была замужем за Гранофски, за коммунистом. Мы с ним много ругались. У него не было чувства юмора. Вполне возможно, сейчас он достает каких-нибудь кубинцев. Но все равно он был умный, в этом ему не откажешь. Внуки были бы великолепные. Его политические взгляды они могли бы и не разделять.
Тут он посмотрел на нее, прикинул, какие у нее в ее возрасте возможности. И смирился. Ты совсем неплохо выглядишь. Ты еще вполне можешь выйти замуж, девочка моя. Тут он еще больше смирился, вспомнил об удручающей статистике — он читал недавно про соотношение мужчин и женщин. Да уж! Ну и что с того? Александра, это неважно. По Торе, только мужчина обязан размножаться. Ты — нет. Есть у тебя ребенок, нет у тебя ребенка, Б-гу все равно. Нет ребенка — призываешь служанку. Говоришь мужу: Дорогой, пусть понесет от тебя. Ну, ладно. Пусть твой муж два года развлекался со служанкой, но теперь-то все прилично. Очень хорошо. Тебе не надо через все это проходить, мучиться девять месяцев, а ведь могут быть и осложнения, даже кесарево, нет-нет, быстренько: дитя для Б-га, Осанна!
Пап, сказала она через несколько недель, а что, если я все-таки рожу?
Не глупи, сказал он. А потом долго и пристально осматривал ее взглядом врача — все ее тело. Он сказал: Почему ты задаешь такие вопросы? Он побагровел, чего с ним никогда прежде не случалось. Правой рукой он схватился за грудь, левой нажал кнопку вызова. Сначала он сказал: Сестру! Немедленно! А потом велел: Выходи замуж!
Деннис сказал: Уж не знаю, как я в это вляпался. Так неправильно, у тебя другие привычки, другая культура. Я вот что предлагаю, Александра. У нас в коммуне трое детей, они принадлежат нам всем. Никто не знает, кто чей отец. То, что надо. Клянусь членами наших безотказных богов, это прекрасно. Одна, возможно, моя. Но никаких отличий в ней нет. Переезжай к нам, мы вырастим этого ребенка порядочным и человечным человеком. Нам нужен человек постарше, правда, нужен — тот, кто видит мир сквозь призму истории. Нам этого не хватает.
Спасибо, ответила Александра. Нет.
Отец сказал: Прошу тебя. Объясни, зачем все это? С какой целью ты затеяла эту ерунду? Из-за любви? В твоем-то возрасте. Из-за денег? Какой-то проходимец тебя соблазнил. Небось ужин ему готовила. Небось какой-то вечно голодный неудачник решил подкормиться и сказал: А почему бы и нет? Дура средних лет — легкая добыча. Вечером она будет кормить меня жарким, а утром — яичницей с беконом.
Пап, не надо, прошу тебя, не надо, сказала Александра. Тебе хуже станет.
Сосед Джон, умиравший при здоровом сердце, написал ему записку. Док, ты спятил. Не ругайся с близкими. Твоя девочка не пропустила ни одного вторника, четверга или субботы. Ты видел, чтобы меня дети навещали? И вот еще что. Мне все хуже и хуже. Но я еще не готов.
И вот еще что, сказал отец. Ты хочешь отравить мне последние дни и погубить мою жизнь.
После этого Александра каждый день надеялась, что отец умрет, чтобы она могла родить ребенка, не погубив его замечательную жизнь под самый конец, когда жизнь губится в ретроспективе.
Наконец Деннис сказал: Тогда давай я хотя бы у тебя поживу. Это в твоих интересах.
Нет, сказала Александра. Деннис, прошу тебя. Мне на работу рано. Я спать хочу.
Я врубился. Я был для тебя игрушкой. Ты использовала меня по полной. Это не круто. Небеса — они подлость видят.
Нет, сказала Александра. Прошу тебя, замолчи. И вообще, с чего ты взял, что отец ты?
Будет тебе, сказал он, кто ж еще-то?
Александра улыбнулась, чуть не до крови прикусила губу — чтобы вежливо продемонстрировать свою боль. Она думала, как продолжать свою работу, как вести себя с достоинством и не терять ни одной полезной минуты. Она думала о своих подопечных — о каждом из них.
Она сказала: Деннис, я точно знаю, что я буду делать.
В таком случае вот что: я сваливаю.
Вот что Александра сделала, чтобы использовать перемены в своей жизни во благо. Она пригласила своих трех беременных подопечных лет пятнадцати-шестнадцати к себе жить. Она пришла к каждой и объяснила, что она тоже беременна, а квартира у нее очень большая. Они ее недолюбливали, потому что она всегда уделяла больше внимания мальчикам, но и недели не прошло, как они переехали от своих злых родителей к ней. И за первым же ужином стали давать Александре советы, как вести себя с мужчинами, и годы спустя она оценила эти советы. Она следила и за их, и за своим здоровьем, а еще вела дневник. Это был первый подобный опыт среди социальных работников, но еще лет пять у нее не было последователей и об этой истории даже не упоминали в официальных изданиях.