Мечты одинокого ребёнка

Так мы добрались до её дома. Я притаился за деревом. Нельзя спешить. Немного погодя я решил подойти ближе. Очень осторожно приоткрыл дверь. Как можно тише, почти беззвучно по длинному коридору, вот так… Переступая через каждую скрипучую доску. Вот она… Ходит туда-сюда по кухне! Будто в этом теперь есть какой-то смысл! Я стою за её спиной. Боже, как страшно к ней притронуться. Осторожно… Тихо… Мои пальцы сомкнулись на её шее. Длинные острые ногти проткнули тонкую кожу. Я почувствовал, как бьётся её сердце. Всё быстрее и быстрее! Покрасневшее лицо, посиневшие губы — мерзкое зрелище. Она не пыталась сопротивляться. И грустным, даже каким-то спокойным был её взгляд. Меня это только разозлило! Ну уж нет… Хватит ей надо мной издеваться! Я вырвал её паршивые глаза! Господи… Я даже не знал, что способен на это. Потом, отдышавшись, взял нож с кухонного стола и распорол её живот. Вытащил оттуда, будто младенца, печень. Нет ничего зазорного в том, чтобы прибегнуть к жестокости ради благой цели. Я делал всё без сожаления и какого-либо удовольствия. Зажёг огонь на плите. Набрал воды в кастрюлю. Орган так извивался, словно не хотел отправляться в кипящую воду. Огромное нелепое красное распластанное на полу тело. Жёлтый свет лампочки, качающейся под потолком, и синие тени, что, перемещаясь по стенам, принимали формы уродливых тварей. Это пугало меня больше, чем само убийство. Это будоражило мой ум и вызывало ощущение, будто я задыхаюсь. Что-то должно случиться. Это ещё не конец… К тому моменту мясо уже приготовилось. Я съел его тут же, горячим, обжигая свой язык практически до волдырей. Когда я закончил есть и взглянул на труп, мне показалось, что и без того гигантских размеров тело начало увеличиваться. Или эта комната становилась всё меньше? Бегом к двери! Она заперта… Я бился о неё. Снова и снова оставляя кровавые следы. Бесполезно! Скорее к окну! Но стекло стало будто непробиваемым. К своему несчастью ни с окнами, ни с дверью я так и не смог совладать. Что за чёрт! Пытаясь спастись, я заполз в только что убитое мною тело. Это не помогло. Меня расплющило. Раздавило, будто какое-нибудь мерзкое насекомое…

Кто-то похоронен на Плутоне

Туман… Всё так просто. Это даже смешно… Где-то в глубине… В полнейшей тишине… Кишели красные муравьи. Насекомых было настолько много, что те из них, которым не посчастливилось оказаться под собратьями, уже были мертвы. Растоптаны! Раздавлены! Тела их стали кровавой грязью.

Пристанище муравьёв чем-то напоминало кожаную сумку, заботливо сшитую для них серебристыми нитями. Материнская утроба… Насекомые всеми силами пытались выбраться оттуда. Они кусали плотную кожу, кололи своими ножками, бодали… И раздался хлопок, будто от взрыва. Ошмётки муравьиных тел разлетелись по всей округе. Полуживые насекомые пытались дышать, но их лёгкие не справлялись с холодным туманным воздухом. Они медленно погибали… Некоторые из красных муравьёв пытались подняться с сырой земли, ещё не понимая, что это конец. Некоторым оторвало их ножки, некоторым — головы. И ещё несколько мгновений расчленённые насекомые подавали признаки жизни. А после… Было темно и очень тихо. Будто ничего и не произошло. В живых осталось лишь двое. Целые и невредимые.

Начались красно-жёлтые дни… Один за другим. Бесконечной вереницей дат. Бесчисленные жёлтые цветы к тому времени засохли. Лепестки их стали бесцветными и хрупкими, как пергамент. Синеватая трава приобрела жёлто-коричневый оттенок. Небо было абсолютно белым. Бледное, почти бесцветное солнце уже не могло прогреть землю. Воздух чист и прозрачен. Но ни звука, ни шороха не было слышно. Словно время здесь замерло.

Пронзительный женский крик нарушил тишину. Это была личинка цикады. Муравьи разорвали её пополам. Ядовито-красные твари принялись поедать нежную, светлую мякоть личинки. И так день за днём. Муравьиный аппетит — вещь нешуточная. Моя тихая обитель за считанные дни превратилась в скотобойню. Методичность, с которой они расправлялись с цикадами, — поражала.

Когда же дни перестали желтеть и краснеть, и все личинки цикад были съедены, у муравьёв наступил голод. Насекомым пришлось покинуть свой дом. Уйти в никуда… Уйти в зловещую неизвестность. Ожидать чего-либо хорошего от этого путешествия не стоило. Ведь насекомые знали лишь этот небольшой, мизерный участок поля с синеватой травой. Быть может, эти муравьи не одиноки? Быть может, там, за тем пригорком, ещё остались цикады? Что, если их даже больше, чем было в распоряжении ядовито-красных насекомых изначально? Неизвестность манила к себе. Одурманенные муравьи покорно следовали за своей призрачной мечтой — пухлыми белыми личинками. Цикады! Цикады! Цикады!