Мечты прекрасных дам

Где-то поблизости трижды прокричал петух.

Сулен обняла Чу Апу и притянула его к себе, покрывая его лицо поцелуями. Сделать это было необходимо, чтобы развеять малейшие его сомнения, если злые языки в Вонг-ма Коке начнут сплетничать о ней. Чу, помня не только о своей страсти, но и о супружеском долге, постарался дать ей наслаждение, но не смог. Из-за бесконечного числа любовниц, с которыми прошла его безрассудная молодость, Чу, увы, стал импотентом.

– Сына! Роди мне сына, Сулен, чтобы я мог опять жить в его чреслах!

– Одно для меня ясно, старичок, что в моих-то уж ты больше жить не будешь, – пробормотала про себя Сулен, встав с кровати и глядя на блестящее посеребренное луной море. И в изумлении приметила в окне морду лисицы, которую нельзя было спутать ни с каким другим зверем… Она тут же растаяла, точно бессловесный призрак, превратившись в пустоту… – Там лиса заглядывала к нам в окно! – прошептала она.

– Лиса? Ты просто вчера перепила японского вина, – грубо ответил Чу.

– Говорю же тебе, что это была лиса!

– Иди в постель и не смеши меня. Я смотрю, ты хуже меня расклеилась.

– Разве это возможно? – Она в упор смотрела на него, и в душе ее крепло чувство презрения. – Разве такой мне нужен муж? Молю тебя, освободи меня от уз брака.

– Вот что я тебе скажу, – сказал Чу, садясь, – если ты мне изменишь, я тебя свяжу за ноги и протащу по всему острову Шелтэ. Меня еще на дюжину таких, как ты, хватит, если ты хоть наполовину будешь делать то, что положено любящей жене.

Вытянув руку, он схватил ее за запястье и потащил обратно в постель «канг», там он опять склонился над ней, надеясь возродить свою утраченную молодую силу. Не замеченная ими, в окно опять смотрела лиса.

Это было странно, но возможно: лис и раньше видели в Гонконге, даже западнее Стэнли. Как недавно сообщалось, одна лиса была замечена недалеко от англиканского кладбища, а другая, чуть раньше, на острове Лантау.

Но не так уж часто случалось, чтобы лисы подсматривали в окно спальни.

Чу Апу сидел в постели, одинокий и несчастный.

Достав из сумки золотую опиумную трубку, он скатал маленький шарик сырого опиума и поджег его. Он сделал не одну, а две большие затяжки и лежал теперь, уставившись на луну, ожидая, когда алые навесы опиумного сна полностью накроют его. И скоро вокруг засияли красные, синие и алые огни; он с восторгом плыл на воздушном облаке, сотканном из лунных лучей; плыл и плыл прямо в загорелые руки женщин, которые кормили его приторно-сладким виноградом и ни разу не бранили его за то, что он импотент. Дневной свет сменял сияние луны, а он все плыл и плыл; то в колдовских сумерках, то в ярком солнечном блеске, купаясь в этой роскоши, он продолжал плыть. Проплывая над вращающейся под ним землей па серебряном ковре Али Бабы. И когда он достиг вершины своего восторга, он понял, что опиум врачует любые беды и невзгоды.

Постепенно дурман улетучивался, и наконец он снова очутился в реальности, чувствуя, как ослабевает действие опиума. И тогда он ясно увидел перед собой любимое лицо – он мог протянуть руку и дотронуться до него пальцем. Это было лицо Сулен. Но, как только он попытался обнять ее, она стала исчезать…

Чу Апу в изумлении приподнял белую руку, которая лежала на постели рядом с ним, и, к своему величайшему удивлению, обнаружил, что она покрыта блестящими тонкими волосками; это не было рукой Сулен. Но когда он с недоверием еще раз пригляделся, нежная кожа жены стала превращаться в звериный мех. Хорошо зная, какие штучки может сыграть опиум, Чу с содроганием поднес руку к губам, надеясь отогнать видение, но рука, которую он целовал, была теперь лапой животного. А лицо Сулен обернулось оскаленной мордой лисицы, ее покрытое мехом тело плотно прижималось к нему. Он открыл рот, чтобы закричать, но не смог произнести ни звука. Перед ним маячили оскаленные зубы лисы, ее пасть, исходящая слюной, но вот лапа, которую он держал, выпустила когти и потянулась к его лицу – тут из его горла вырвался пронзительный вопль. Он кричал снова и снова, и Сулен слушала за дверью спальни эти крики, пока они не перешли в сдавленные стоны.

Так умерла душа Чу Апу, пирата Южно-Китайского моря, того, кто сжег деревню Фу Тан, хотя тело его продолжало жить.

Когда Сулен в ужасе склонилась над постелью, она видела в окне, как бурая лиса большими прыжками убегала под защиту ближайших деревьев. Оказавшись в безопасности, она обернулась, ее глаза сверкнули в темноте двумя угольками.

Вот так Чу Апу угодил в лапы неизлечимого сумасшествия.

Теперь оставался только один пират, которому предстояло отомстить. Это был Эли Боггз.

– Вот и конец нашим трудам, – сказал Янг Анне. – Мы очистили от пиратов Перл Ривер и узнали, что Чу Апу, который сжег нашу деревню, поплатился за это безумством. Чего еще тебе нужно? Не пора ли нам со спокойной душой вернуться домой?

– Не пора, – ответила Анна, – ибо труды наши еще не завершены. Как мы можем вернуться и уверить всех, что все их беды позади, если еще жив такой человек, как Эли Боггз? Я тебе говорила – он тоже должен умереть.

– А в чем его вина?