Мечты сбываются

Спектакль окончен. Светлая луна высоко взошла на небо. Пора расходиться по домам, но возбужденные зрители продолжают толпиться у клуба. Они окружают актеров, дружески беседуют с ними, забрасывают вопросами.

— Теперь нам ясно, кто наш друг и кто враг! — восклицает один.

— Спасибо товарищам актерам! — подхватывает другой.

Председатель сельского совета инвалид Сулейман, опираясь на костыль, говорит:

— Большое дело вы сделали, товарищи актеры! Крестьяне у вас в долгу не останутся. Приезжайте к нам чаще!

Сельчане, особенно женщины, присматриваются к Баджи и Телли: шутка сказать — актрисы азербайджанки! Среди любопытствующих выделяется миловидная стройная женщина в платке.

— Это — наша Зарифа, — говорит Сулейман. — Она у нас первая женщина, вступившая в колхоз.

Зарифа застенчиво прикрывает рот платком.

— Будем друзьями! — говорит Баджи, протягивая руку и с интересом разглядывая молодую женщину: впервые в жизни доводится ей видеть колхозницу. — А много вас, женщин, в колхозе? — спрашивает Баджи.

Зарифа молчит. Вздохнув, за нее отвечает Сулейман:

— По пальцам перечесть.

— А что так?

Сулейман разводит руками, словно говоря:

«Не идут — да и только!»

— Может быть, ты, Зарифа, ответишь — почему? — спрашивает Баджи.

Темные брови Зарифы сходятся над переносьем:

— Мы хотим свой женский колхоз организовать!

— Обижают вас, что ли, мужчины?

— Нет, просто так… Что, мы хуже их?.. — Зарифа кивает на Сулеймана.

Баджи понимающе улыбается: такую же тяжбу вела она сама со своим братом, мужем, со всем этим мужским племенем, притягательным и вместе враждебным своей силой, древней властью.

Зарифа жмется, переступает с ноги на ногу, словно хочет и не решается что-то сказать.

Дело в том, что для актеров приготовлен ночлег в клубе, но Зарифа просит молодых актрис оказать честь — переночевать в ее доме.

О, такую просьбу совсем нетрудно удовлетворить! Телли, правда, не склонна ночевать в крестьянском доме, но Баджи и Халима, коротко переглянувшись, с благодарностью соглашаются.

Ночь. Луна еще выше взошла на небо, покрытое облаками. В саду, под старым раскидистым карагачом, на толстых мягких подстилках, заботливо разостланных Зарифой, лежат Баджи и Халима. Пора, пора спать!

Но подругам не спится.

— Славная она, эта Зарифа! — говорит Халима.

— Славная! — охотно подтверждает Баджи. — И Сулейман, видать, тоже хороший человек. Жаль, что без ноги.

— Зарифа успела мне рассказать, что он был в отряде Катыр-Мамеда и в девятнадцатом году, в схватке с мусаватистами потерял ногу. Сегодня он и Зарифа первыми откликнулись на наш призыв пойти на спектакль, и уже только вслед за ними пошли остальные… Конечно, крестьяне многого еще не понимают, но это не их вина. Я-то знаю, какая у них была жизнь — темнее ночи. Ведь я сама совсем недавно была такая же, как они.

— Я тоже — не шахская дочь!..

Ветер колеблет пышную крону старого карагача. В ночной тиши слышен шелест листьев. Причудливые тени вокруг то возникают, то исчезают. Дремота незаметно подкрадывается к Баджи, к Халиме. Обнявшись, подруги засыпают.

О чем шепчут над ними в эту ночь листья старого карагача? Что предсказывают причудливые тени вокруг?

ВЫШЕ В ГОРЫ

С месяц колесила агитбригада по ухабистым, пыльным районным дорогам, останавливалась то в одном, то в другом селении.

И хотя не везде и не все шло гладко, мало-помалу таяла темная вера крестьян в целебные свойства могилы имама Али и в святость муллы Меджида.

Большой предстала перед Баджи родная страна, доселе скрытая от ее глаз. И прекрасной — словно красавица, сбросившая чадру. Низовья Талыша, нагорья Карабаха, тенистые орешники Закатал, голубая гладь озера Гек-Гель, шумное птичье царство в заливе Кзыл-Агач — всего не перечесть!

О некоторых из увиденных ею городов и селений рассказывал в свое время в семейном кругу Шамси по возвращении из деловых поездок по районам. Но сколь не похожи они оказались в сравнении с тем, что увидела Баджи теперь! И уж совсем не такими предстали перед ней люди, какими их некогда описывал Шамси в своих скупых рассказах…

С месяц колесила агитбригада.

Напоследок предстояло дать спектакль в одном из отдаленных горных селений.

Оно лепилось по гребню крутого скалистого кряжа, поросшего густым колючим кустарником. Дорога туда шла спиралью, от подножия до гребня несколько раз обвивавшей массив кряжа и столько же раз пересекаемой мутной горной речушкой.

Переваливаясь с боку на бок, медленно полз автобус по усеянной камнями извилистой горной дороге.

— Все бока отобьешь, пока доедешь! — брюзжал Сейфулла, пытаясь усесться поудобней.

— Жаль, что мы не верим в святость муллы Меджида — он бы нас живо вылечил! — пошутил кто-то из актеров.

Сейфулле не до шуток.

— Молодежь теперь ни во что не верит, а я знаю случаи, когда заговоры вылечивали, — говорит он.

Баджи прислушивается:

«Заговоры вылечивали?»

О, если б так! Нет, не помогли бедной Саре ни камень на могиле Укеймы-хатун в старом селении Шихово, за морским мысом, ни красная шелковая ленточка муллы Ибрагима, ни его «бильбили, вильвили, сильвили»…