Мечты сбываются

У Баджи, никогда не выезжавшей из города дальше прибрежных селений на Апшероне, простор полей, покрытых ровными рядами хлопка, вызывает восторг. До чего красиво! Если б она жила не в Баку, она хотела бы жить в этих краях!

Для Сейфуллы это — давно знакомые картины. Много лет назад ему доводилось бывать здесь в поместье богатого бека, считавшего себя меценатом и прикармливавшего актеров. Какие огромные блюда с пловом подавались тогда к столу, шамхорское красное лилось рекой!

Автобус ведет шофер дорожного транспорта Алексей Петрович Синцов, мужчина лет сорока. Из разговора с ним Баджи узнает, что Синцов — волжанин, десять лет назад пришел в Азербайджан с XI Красной Армией, после демобилизации женился и остался в районе работать.

Баджи настораживается: «С XI Красной Армией?»

— Может быть, вы знали такого Филиппова, Александра Михайловича? — спрашивает она неуверенно.

— Сашу Филиппова? — восклицает Синцов. — Был у нас в политотделе такой лектор, был! Славный малый! Интересно, где он теперь?

— Он в Баку, преподает в школе, женился, уже имеет дочку.

— Хорошо его знаете?

— Он мой муж!..

Первый спектакль готовились дать в сельском клубе, в бывшей бекской усадьбе. Сценой здесь служит широкая терраса, прилегающая к бекскому дому, зрительным залом — сад.

Яркий расписной занавес уже был натянут между столбами террасы, лучи автобусных фар направлены на импровизированную сцену, актеры переодеты, загримированы. Можно было начинать спектакль. И только сад — зрительный зал — к удивлению бригады, оставался пустым.

Неожиданно в комнату, где расположились актеры, вошел босоногий крестьянский мальчик лет семи.

— Вы — театр? — с серьезным видом спросил он, подойдя к Сейфулле, и, не дожидаясь ответа, подал ему записку.

Сейфулла молча прочел ее и передал стоявшей рядом Баджи. С трудом разбирая на грязном листке завитки арабского шрифта, Баджи прочла вслух:

— «Убирайтесь отсюда, пока живы, шуты базарные».

Все удивленно переглянулись.

— Кто дал тебе эту бумажку? — спросил Сейфулла.

— Святой имам Али!

— А отвечать так тебя тоже научил святой имам Али? — спросила Баджи строго.

— Нет…

— А кто же?

— Дядя Дживли не велел говорить.

— А кто он такой — дядя Дживли?

— Наш хозяин…

Сейфулла прошел на террасу и, слегка раздвинув занавес, выглянул в сад. Сад по-прежнему был пуст, но вдали подле ворот маячили какие-то фигуры. Сейфулла прислушался к доносившимся голосам.

Вернувшись, он сказал:

— Здешние верховоды, как видно, проведали, в чем суть нашего спектакля, и решили не пускать сюда крестьян. Мне кажется, они готовы на многое.

— Они могут перебить нас, как куропаток! — буркнул Чингиз. — Шамхорцы, говорят, в этом деле — люди опытные.

Баджи нахмурилась — к чему сеять панику? — и с усмешкой спросила:

— В каком именно деле они опытные — в том, чтоб бить куропаток или в том, чтоб бить людей?

— И в том и в другом!

А Сейфулла угрюмо добавил:

— Они в свое время перебили здесь немало солдат царской армии, возвращавшихся с турецкого фронта… — И он коротко пересказал то, что недавно слышал от Хабибуллы.

Баджи с притворным недоумением спросила:

— А когда это было?

— В восемнадцатом году.

— А теперь какой у нас год?

— Ты веришь, что те люди стали добрей?

— Советская власть стала сильней!

Снова заговорил Чингиз:

— У них, я уверен, есть револьверы и винтовки, а если поискать — найдутся и пулеметы. А у нас… — он небрежно кивнул на столик, где находились баночки с гримом, пудреницы, гребни, растушевки.

— Мне нужно было слушаться родителей и не связываться с поездкой, — испуганно шепнула Телли Чингизу.

Ее веселое хорошенькое личико, всегда так нравившееся Баджи, стало вдруг жалким, неприятным.

— Ну и трусиха же ты… челка!.. — брезгливо бросила Баджи, не сдержавшись.

— А ты — выскочка!.. Не понимаешь, что здесь не Баку, не наш театр в центре города, где тебе с рук сходило, когда ты мужей злила в роли Гюлюш.

Сейфулла поднял руку:

— Не ссорьтесь, друзья! Что же касается этой записки, скажу, что подобными угрозами не следует пренебрегать, тем более что среди нас есть женщины.

— Не говорите за женщин! — вспыхнула Баджи. — И не судите о всех нас по Телли!.. — И вдруг что-то толкнуло ее добавить: — Скажите лучше, что вы беспокоитесь за самого себя!

Сейфулла опешил:

— Ты хочешь сказать, что я трус?

Баджи пожала плечами, словно говоря: «Думайте что хотите».

Комический грим, преображавший Сейфуллу в муллу Меджида, не мог скрыть оскорбленного выражения, проступившего сквозь этот грим. Сейфулла негодующе выпрямился: