Мечты сбываются

— Менделеев, например, в своих работах отмечал заслуги Нобеля и Ротшильда, Тагиева и Рагозина и ряда других талантливых предпринимателей, — ответил он. — Они соорудили нефтепроводы, построили наливные пароходы на Каспии, на Волге — внедрили перевоз наливом по воде. Они завели большие резервуары для складов керосина и вагоны-цистерны, наподобие американских, они пустили в оборот смазочные масла русской нефти. Разве всего этого мало?

— У Менделеева, действительно, есть слова похвалы в адрес нефтепромышленников, — согласился Юнус. — Но великий ученый говорит о промышленниках не как о передовых деятелях техники, а лишь как об энергичных предпринимателях, стремившихся завладеть рынком. И как можно не отличать деятельность передового талантливого инженера от деятельности предприимчивого промышленника-эксплуататора, если даже тот первым внедрил в жизнь изобретение передовой технической мысли?

Юнус говорил увлеченно, его доводы были убедительны, и Кулль, слушая его, дивился: подумать, как вырос этот малый за три года учебы! И вдруг Кулль ощутил страх: с этим человеком ему, пожалуй, придется столкнуться на узкой дорожке.

Юнус слушал Кулля и, в свою очередь, удивлялся. Как странно: он, Юнус, сегодня лишь получивший чудесную синюю книжку, отстаивает значение и честь старых талантливых инженеров-творцов, а Кулль, инженер с большим стажем и опытом, приписывает все достижения нефтяной техники эксплуататорам-капиталистам!

Рюмку за рюмкой опорожнял Кулль, хмелел, и речь его становилась все более бессвязной.

— Инженер!.. — время от времени восклицал он, и порой это слово звучало в его устах торжественно, гордо, будто вмешало в себе все умное, талантливое, дерзновенное, связанное с этим понятием, а порой — горько, насмешливо, словно срывало маску, за которой таилось рабское, продажное наследие, нередко осквернявшее и унижавшее его. — Инженер!

Юнус подал Куллю стакан с водой:

— Выпейте, успокойтесь.

Но Кулль, отстранив стакан, снова налил себе рюмку. Безнадежно покачав готовой, Юнус вышел…

Похвастал Юнус своей синей книжкой и перед Газанфаром. Тот работал теперь в ЦК партии и уж с год как переехал в город вместе с Ругя и Балой.

— Ну, как встретили тебя, инженер, на нашем «Апшероне»? — спросил Газанфар. По старой памяти он называл промысел «Апшероном» и до сих пор считал его своим.

Юнус принялся рассказывать. Время от времени Газанфар останавливал его, расспрашивал о старых друзьях, знакомых.

Заговорили и о Кулле.

— Все так же пьет? — спросил Газанфар и, прочтя в глазах Юнуса ответ, сказал: — Он плохо кончит!

На лице у Газанфара появилось особое выражение, уже не раз подмеченное Юнусом, когда речь заходила о Кулле.

Юнус улыбнулся:

— Не любишь ты, Газанфар, инженера Кулля!

— А за что его любить? Ты, что ли, его любишь?

— Не скажу, что слишком. Но, по правде сказать, дурных дел я за ним в последнее время не замечал.

Газанфар прошелся по кабинету, остановился у окна. Он долго стоял, словно не в силах был отвести глаз от синей глади залива, от зданий, живописным полукругом окаймлявших берег, от голубого ясного неба.

— Бывает, когда о людях следует судить не только по их делам, — сказал он наконец, обернувшись. Встретив, недоуменный взгляд Юнуса, он пояснил: — Представь себе врага советской власти или просто дурного человека — могут ли такие люди в наших условиях беспрестанно и открыто совершать дурные дела? Они попались бы на первых же шагах! Но враги наши не так глупы: они совершают ряд дел и поступков, с нашей точки зрения полезных и даже заслуживающих одобрения. И именно этим, усыпляя нашу бдительность, вредят нам!

— Но если не по делам, то как же иначе узнать человека? — воскликнул Юнус. — Разве дела человека — это не он сам?

— В основном это, конечно, так… И все же человек — не только сумма его дел и поступков, но и многое другое — его мысли, чувства, желания, явные и тайные, и, если угодно, даже такие дела и поступки, которые до поры до времени не совершены.

— Извини меня, Газанфар, но это похоже на мистику!

— Ошибаешься: это то, что образует целостную личность человека и с чем мы не можем не считаться, если хотим понять его…

Возвращаясь на промысел, Юнус размышлял о Кулле. Возможно, что Газанфар прав. Но, так или иначе, с инженером Куллем до поры до времени приходится считаться.

До поры до времени… А затем, надо думать, многими промысловыми делами придется заняться ему, Юнусу, инженеру-организатору. Об этом говорила книжка в синем коленкоровом переплете. Об этом говорило название, которым окрестили выпускников промышленных академий, — «первая стрела, пущенная в лагерь производственной рутины и отсталости».

НАЦИОНАЛЬНЫЙ ПО ФОРМЕ

Нет, не рожден был Хабибулла-бек для счастья!

Как ни старался он угодить малому кругу, противодействуя развитию театра, — успехи театра множились день ото дня.