Мечты сбываются

Не успевает Баджи выйти из фойе, как сталкивается с Телли и Чингизом.

— О чем это вы судачили? — подозрительно спрашивает Телли, кивая в сторону фойе.

— Да так, ни о чем особенном, — отвечает Баджи, удивляясь тону Телли.

— А все-таки? — Не дожидаясь ответа, Телли забрасывает подругу вопросами: — Что это у тебя за странная дружба с этой старухой? И почему ты первая, да к тому же униженно, кланяешься ей?

— Не униженно, а почтительно, — меня с малых лет отец и мать учили кланяться первой тому, кого уважаешь!

— Может быть, так приходилось поступать зависимым людям в прежние времена. Но теперь… Я, признаться, никогда не тороплюсь кланяться первой. Пусть сначала поклонятся мне, а я, если захочу, отвечу. Так-то люди будут больше уважать тебя!.. Не правда ли, Чингиз?

Чингиз многозначительно усмехается:

— Пожалуй, что так! Но Баджи, как видишь, считает, что и поклонами можно немалого добиться, если только знать, кому и как кланяться… Скажем, жене своего будущего покровителя.

— Моего будущего покровителя? — восклицает Баджи, и краска заливает ее лицо. — Что ты хочешь этим сказать?

— Ничего дурного, упаси аллах! А всего лишь то, что молодой актрисе без покровителя из видных старых актеров не обойтись, не прожить в театре. Так, по крайней мере, утверждает наш Сейфулла, а уж он-то, старый черт, про театр знает все, с ним не спорь! Только беда твоя, Баджи, в том, что ставку ты делаешь не на ту карту.

— Не понимаю тебя!

— Не прикидывайся дурочкой! Впрочем, могу объяснить: эта Юлия в нашем театре недолговечна.

— Недолговечна? Почему?

Глаза Чингиза прищуриваются:

— Как зовут эту почтенную актрису — ты знаешь?

— Знаю, конечно.

— А все-таки — как? Скажи!

— Ну, Юлия-ханум.

— Нет! Как ее настоящее имя, отчество, фамилия — по паспорту — знаешь?

Смутная догадка мелькает в голове Баджи.

— Паспорта ее я не смотрела — я не милиция и не управдом! — говорит Баджи резко.

— В таком случае, я тебе напомню: настоящее имя ее, отчество и фамилия — Юлия Минасовна Минасян! — Чингиз делает ударение на последнем слоге.

Вот, оказывается, куда он клонит! Он хочет сказать, что Юлия-ханум армянка, а потому ее дальнейшая деятельность на азербайджанской сцене обречена. Чингиз остается верен себе!

— А что из того, что она Юлия Минасовна Минасян? — спрашивает Баджи, в свою очередь с вызовом отчеканивая три последние слова.

Чингизу ясно, что Баджи его поняла. Но, опасаясь повторения урока, полученного в свое время на репетиции «Ромео и Джульетты», он не решается ответить прямо.

— Что из того? — переспрашивает он. — А то, что с нашим приходом на сцену многим старым актерам и актрисам придется уступить свои насиженные местечки. Особенно это коснется старых актрис, места которых займут наши молодые, такие, как ты и Телли. Разумеется, старушки, и в том числе Юлия, все это сами хорошо понимают и относятся к молодежи так, как любой человек стал бы относиться к тем, кто собирается вышвырнуть его за борт.

— Вышвырнуть старых актрис за борт? — восклицает Баджи. — Что за глупости ты городишь! Просто нужно помочь нашим молодым актрисам азербайджанкам поскорей стать на ноги.

— Это — слова! А по существу… Послушал бы я, какую песенку ты бы запела, если б сама оказалась на месте этой Юлии!

Телли поддерживает своего друга:

— Эта Юлия, к тому же, завидует нам — ведь мы с тобой получили в «Тетке Чарлея» выигрышные роли молодых девушек, а она — старуха, осталась не удел.

— Но ведь и нас когда-нибудь сменит молодежь, — возражает Баджи. — Все в мире меняется. Таков закон жизни!

Телли небрежно машет рукой:

— Баджи без философии никак не обойтись!

— А, по-твоему, жить, как слепой крот — лучше?

Они долго спорят и расходятся в разные стороны, так и не придя к согласию…

Баджи чувствует себя правой.

Но теперь, встречаясь с Юлией-ханум, она не в силах отделаться от неловкого чувства: может быть, та в самом деле видит в ней человека, который только и ждет, чтоб занять ее место?

Конечно, Юлия-ханум не могла слышать того, что говорили о ней Чингиз и Телли, — она оставалась в фойе, — и все же Баджи испытывает стыд, как если б Юлия-ханум присутствовала при разговоре и не Чингиз и Телли, а она, Баджи, так дурно и зло о ней говорила.

Как радостно поэтому в один из ближайших дней услышать от Юлии-ханум:

— У нас дома время от времени собираются друзья. Али-Сатар и я очень хотели бы видеть среди них и тебя!

КОСТЮМЕРША

— Кто там? — доносится из глубины комнаты женский голос, едва Баджи переступает порог.

Эта комната сплошь, заставлена шкафами, ящиками, картонками. Всюду развешаны костюмы, платья. Воздух насыщен запахом нафталина.

— Это я, Натэлла Георгиевна, — Баджи! Я к вам на одну минутку, можно?

— Хотя бы на час!

Из-за шкафов появляется полная женщина лет сорока пяти. У нее смуглое желтоватое лицо, черные глаза, черные брови и совершенно седые волосы. В высоко поднятой руке она держит вешалку, на которой висит новенькое голубое платье с бантами.

Лицо Баджи расплывается в благодарную, виноватую улыбку.

— Я ведь только хотела справиться…

— А уже, как видишь, готово! А ну-ка, примерь!