Мечты сбываются

В большинстве это были изделия из ближайших районов Азербайджана, но встречались и из более отдаленных мест Закавказья и из Средней Азии. Случалось здесь видеть рядом с турецким анатолийским, невысокого качества ковром, очень ценный ковер иранский, кирманский; попадали сюда ковры столь разные по виду, как шитый русский ковер, французский «савоньери», старинный китайский ковер с характерными контурами листьев или цветка лотоса, «знаком счастья».

Вооружившись складным деревянным аршином, записной книжкой и карандашом, подсунутым под каракулевую папаху — неразлучную с головой ее обладателя во избежание простуды, — тщательно обследовал, оценивал эксперт-специалист товар, попавший в «Скупку» на перепродажу. Если того требовало дело, Шамси не ленился опуститься на колени и подолгу внимательно рассматривал ткань ковра, определяя его качество — мягкость, прочность шерсти, количество узелков в квадратной единице основы.

Попадали в «Скупку» не только ковры, но и всевозможные изделия из ковровой ткани. Бывали здесь туркменские настенные мешки — широкие «чувалы» и узкие длинные «мафраши»; случалось здесь увидеть затейливый пятиугольный «осмолдук» — попону, в давние годы украшавшую спину верблюда или коня; неведомый ветер приносил сюда из закаспийских степей старинную «энси» — занавеску, некогда развевавшуюся над входом в кибитку. Многие из этих изделий домашнего обихода с течением времени превратились в предметы искусства, антиквариата, и не так-то просто было разобраться во всем их многообразии и пестроте даже эксперту-специалисту.

Время от времени слышалось в прохладной тишине магазина:

— Разверни-ка, Ильяс, большой дагестанский!

— Пересыпь нафталином тюменьский махровый и сверни его в трубку!

— Отложи-ка маленький карабахский налево!

Ильяс — юноша-рассыльный — с готовностью выполнял приказания Шамси, но стоило ему иной раз замешкаться или взяться не за тот ковер, как эксперт-специалист ворчал:

— Экий ты, Ильяс, бестолковый — до сих пор в коврах не разбираешься!

Однако знаниями своими и опытом Шамси с ним не делился, как, впрочем, не делился и ни с кем другим: распустишь язык, а другой человек, вобрав в свое ухо твои производственные и торговые секреты, тебе же затем нанесет ущерб.

Так велось среди ковроделов и торговцев коврами издавна. И все же бывали такие минуты, когда Шамси охватывало желание потолковать, поговорить с кем-нибудь по душам о тонкостях любимого дела. Но с кем? Шамси погружался в раздумье.

Сметливым малым был Бала-старший и много знаний успел приобрести от своего отца, с охотой помогая ему в ковроторговле. Но что поделаешь, если прибрал его к себе аллах еще отроком, не дав вкусить плодов от этих знаний?

Говорить о коврах с Ана-ханум? Четыре десятка лет прожила женщина с мужем-ковроторговцем и свыше десятка лет провела под одной крышей с искусницей-ковроткачихой, — а что ей, старухе, ковры? В былые годы только и знала, что из-за них с младшей женой грызться, и только и слышно было по всему дому: «Чертова мастерская!» А потом, когда магазин отняли и младшая ушла, стали для старшей ковры вроде хлама, который следует поскорей сбыть с рук, а на вырученные деньги стряпать вкусные обеды. Хороший обед, конечно, — важное дело. Но можно ли с такой женщиной толковать о коврах?

С дочерью говорить о коврах, с Фатьмой? Навещает она отца каждый день — благо живет неподалеку — приводит внука и девчонок. Жаловаться на дочку не приходится, хотя мало радостей приносит такая дочь отцу: без мужа, одна с тремя детьми-полусиротами. Ей-то уж, во всяком случае, не до ковров!

Горька, видать, испокон века доля женщины. Правда, в последнее время доля эта полегчала: теперь женщину не смей пальцем тронуть, ни даже крепким словом проучить. Чуть что — они в суд! Полегчало и Фатьме с тех пор, как стала она получать алименты от негодника Хабибуллы. На поверку, правильная, оказывается, эта штука — алименты: не голодать же детям при живом отце!

Толковать о коврах с сыном? Тот навещает его раз в неделю. Усядутся они, отец и сын, друг против друга за подносом с чайником и вазочкой варенья, и начнет сын рассказывать о своей школе, о товарищах, о Газанфаре, о промыслах. Не вяжется все это с коврами! Слушает отец и никак не поймет, чего больше приносят ему эти рассказы — радости ли за жизнь сына или печали за самого себя, за то, что не дал аллах счастья жить вместе с сыном и с Ругя…

К своим обязанностям эксперта Шамси относился добросовестно, старался оценивать товар строго по достоинству: не подобает старому знатоку ударить в грязь лицом.

Нередко все же его одолевали сомнения даже после того, как результат оценки был занесен в книжку, а иной раз и выплачены деньги за товар.

Производя оценку, Шамси, с одной стороны, чувствовал себя кем-то вроде хозяина и, руководствуясь этим, не считал возможным переплачивать деньги. Всему, как известно, своя цена!