Мечты — сбываются!

— Провела… аж шесть с половиной часов. Понимаешь, такие пункты — надо находить и уничтожать в первую очередь, даже раньше штабов и пусковых установок. Я хорошо корректировала, без похвальбы — хорошо, покрывала зону процентов на 17 % большую, чем стандартно, поэтому и искали нас так долго, но это все равно просто вопрос времени и потерь в спецназе. А потом — по нам ударила уже их дивизионная артиллерия, а следом их спецназ пошел на штурм за «огневым валом».

Странно — до этого момента я наш разговор с Назарием помню четко, а вот потом со мной вдруг произошло то, что давненько уже не случалось. Безо всякого перехода, я оказалась там, на Кирне, под ее обычным для кислородных миров тёмно-фиолетовым, почти черным, небом, а рука моя не покоилась в лопате Назария, а сжимала боковую рукоять артприцела.

Когда смотришь в панораму, мир воспринимается совсем по-другому, как игра — там нет жизни и смерти, есть гаснущие и появляющиеся отметки целей, свои — красные, чужие — изумрудные, светло зеленые линии рельефа, фиолетовые пометки и маркеры. И то, что одна из красных это и твоя, в том числе, жизнь, воспринимается тоже как игра, игра в которой надо выиграть — хотя бы по очкам.

Тогда я успела увидеть появление нескольких новых целей — артиллерия противника демаскировала себя залпом, и радостно взвизгнув, выдала по ним свой расчет эллипса поражения. Радовалась — а ведь прекрасно понимала, что уходят последние секунды жизни, а потом — один за другим начали гаснуть «глаза», сжимая масштаб прицела до мизерных пяти километров округи, а еще через миг толчок погрузил мир во тьму.

Правда, открыв глаза, я увидела все те же метки. Те же да не те, красных… красных было всего три рядом и одна на месте второго опорного пункта, а вот синие стройными рядами двигались в нашу сторону и очень быстро. Земля продолжала трястись мелкой дрожью, а выход из КНП перекосило под странным углом, но все это было неважно, как можно быстрее рванула на выход, чтобы упереться в бронированную спину сержанта.

— Сиди там, целее будешь, — бросил он мне, смотря в визир вперед и влево, справа от него второй номер расчета «последнего шанса», зенитной спарки обороны КНП, в бешеном темпе бросал шлемом землю стараясь поставить неуклюже растопырившееся орудие ровно.

— Кто остался? — сержант мгновенно развернулся, смерив меня взглядом от ушей до пяток.

— Ты да я, да он, на втором пункте еще пятеро — третье отделение из спящей смены пытается выкопаться, все кто был на местах… безвозвратные потери, раненых нет.

Еще один взгляд, второй номер между тем закончил со спаркой и пробежал по ходу дальше — нырнув во вход КП, оттуда секундой позже струей полетел грунт.

— Лейтенант, какого черта ты в этой распашонке? Неужели не смогли нормальной брони найти?

— У меня вычислитель встроенный, втрое мощней того что в прицеле, вот только расположен он пониже спины, чтобы к пилотскому креслу подключатся.

— Все у нас через это место — пониже спины…

Так, наконец-то получилось. Прыгаю сержанту на шею и целую в губы, одновременно отталкиваясь ногой от стенки за его спиной. Сержант, не ожидавший такой прыти, валится как двухстворчатый шкаф, спасибо хоть руки у меня за спиной выставить успел, а то быть мне плоской. Не выпуская инициативы заявляю:

— Сержант, я тебе говорила, что я тебя люблю? — сама при этом ерзаю на спине, пытаясь устроится поудобнее. Выходит так себе — снизу камни и бугры, а сверху угловатые щитки брони.

— Дура, — говорит сержант, целуя меня между ухом и глазом. — нашла время.

— И не скажу — я блок сняла, четыре секунды.

— ВОЗДУХ!!! УКРЫТЬСЯ!!! — отомстил, зараза, правое ухо теперь кроме звона долго ничего не услышит, да и ребра похрустывают отчетливо, а этот лось еще и ерзает, стараясь прижать каждую мою часть исключительно ребристой бронепластиной.

А глаза тем временем видят внешнюю «картинку», как прямо над нашими головами рвутся «чемоданы» выпуская во все стороны, но главное — в лицо наступающему строю сотни тысяч острых стрелок, каждая меньше грамма. Кажется, что пошел огненный дождь, стрелки чертя о воздуху сгорающим магниевым оперением каплями стучат вокруг. Правая нога чувствует легкий удар, боли нет, но душу заполняет детская обида — «Как же так?». Но в это время на строй противника сзади накатывает волна тяжелых разрывов, поднимая столбы камней и пыли на сотни метров и перемешивая живое с мертвым. Большинство синих отметок погаснет.

— Слезь, раздавишь, — но он вместо этого ухватил меня левой рукой за шкирку и забросил глубже по ходу к КНП, тяжело рухнув сверху. На мой придушенный писк рявкнул:

— Тихо лежи счас отве… — договорить не успел, когда несколько близких ударов казалось, перевернули мир, и боль погасила свет.