Мечты сбываются

— Это грозит не безумием, а неким отпадом из так называемой реальной жизни. Человек становится носителем инобытия.

— Ну, вы ошеломили. Впрочем, да. Но эти приступы у меня все реже и реже. А с тех пор, как я с Танирой, — нет даже намека на это… Но я чувствовал, что это ведет в пропасть, в бездну, в провал… нет, все не то… в извращенное бытие… не знаю, как сказать.

— Извращенное бытие — это хорошо, — засмеялась Танира. — Мы сыты по горло неизвращенным, возьми меня туда.

— Без шуток, — сурово сказал Вагилид. — Валентин, я пороюсь в своей библиотеке, надеюсь, найду, как защитить вас от этого…

— А я говорю, больше такого не будет, — настоял Валентин.

Иллион внезапно захохотал:

— У меня было такое. Еще почище, — окончив хохотать, брякнул он. — Правильно вы говорите, Валентин, описать нельзя. Как можно мыслью, сознанием описать то, что происходит внутри них? Но у нас в Неории все возможно.

— Все-таки опишите, Иллион, опишите. Нас так мало осталось среди этой, как вы выразились, внешней тупости.

— И, — засмеялась Танира, но смех был счастливый, не сквозь слезы, как обычно, понятно почему.

— Хорошо, хорошо, — согласился Иллион. — Могу, но только косвенно, очень косвенно. Попался мне в каких-то доисторических архивах стишок. Разобрался, перевел, слушайте:

Предсмертный рев
Гиппопотама
Мне душу ранит по ночам.
Моя душа пришла из рая,
И вот те на гиппопотам!

Стих был принят одобрительно, если не восторженно.

— И вот, когда я вспоминаю, что моя душа пришла из рая, но я вижу и тоже слышу предсмертный рев мира сего — тогда со мной и произошло раза три то, что невозможно описать.

— Какой вы молодец, Иллион, — вставила Танира. — Безусловно, молодец. И раз наша душа пришла из рая, то она туда и вернется! Так что все к лучшему!

— Ура! — не выдержал Валентин.

— Так что выпьем на дорожку, — предложил Иллион. — Мне тоже хочется повидать русских.

И они все четверо помчались на длинной нелеповатой машинке последних времен — туда, к русским.

Глава 20

Потаповы и Сергей встретили Таниру и Валентина, конечно, с радостью, но когда они услышали о женитьбе, то с такой же радостью остолбенели. Правда, Потаповы по-своему, а Сережа Томилин — по-своему.

Сергей, собственно, решил, что дело идет на поправку, раз установлена такая взаимосвязь ауфирки с русским. «Нам же будет легче, — подумал он, — да и за Валентина радостно.

Потаповы как-то колебались.

— А как же церковь-то? — робко спросила Полина Васильевна.

Тут уж даже Иван Алексеевич изумился:

— Золотце, — сказал, — какие же в аду церкви? Призадумайся-ка!

Полина Васильевна призадумалась и ответила:

— Для Господа все возможно, особенно если уму непостижимо. Но по уму я согласна: какие уж тут храмы. А как вы-то обошлись? — спросила она у Валентина.

— Молитвами, мать, молитвами, — пояснил Валентин.

— Ну слава Богу. Только вот Танирочка-то крещеная или нет? Она ведь тут родилась, а я не пойму: в аду-то крестят?

— О святая простота! — не удержался Сергей.

— Почему? — перебил Валентин. — Вопрос по форме прост, а если в глубине…

— Мальчики, хватит, — прервала сама Танира, — не забывайте, что вы из другого мира…

Полина Васильевна не унималась, отвела Валентина в сторону и проговорила:

— Танирочка такая ясная, добрая, она защитница наша и такая отличающаяся от ауфирцев этих, точно она сама русская. Вы ее сами тайно крестите, Валентин, вам зачтется, раз другого выхода нет. Или я могу крестить, я обряд знаю хорошо…

— По согласию Таниры только, — ответил Валентин.

— Конечно, по согласию. Такая чистая душа, а я вижу это по ее глазам, поверь мне, должна быть около Бога. За вашей свадьбой, даст Бог, и наша будет: Сергей и Дашенька. Дитятки пойдут, хоть и в аду родятся, но все крещеные будут.

— В аду еще только детей не хватало, — вздохнул Валентин.

— А что же? Пусть уму непостижимо, но хорошо. А на каждую непостижимость у Господа свой ответ есть.

Нашептались они и пошли к столу, благо Танира и Валентин навезли с собой всякой всячины.

Пировали шумно и откровенно. Все для души.

А к вечеру подъехала другая машина, от Вагилида, чтобы забрать Таниру и Валентина домой.

— Какие они важные стали, — проговорила Дашенька, — потому все переменилось к лучшему у Таниры, что она нам помогает…

А в эту же ночь, к утру, из этого не то лагеря, не то скорее теперь санатория русских пришельцев в аду сбежала безумная Юля. Она пробралась и вышла на дорогу, не замеченная охраной. Как это ей удалось — непонятно. Возможно, безумие помогло. Пробиралась дальше осторожно, отдыхая, подкармливаясь скудным домашним запасом самого невероятного сбора. И первое, что увидела Юля в пригороде столицы, — колонну несуществующих, шедшую по пустынной улочке. Она выскочила из канавы, сорвала цветочек и побежала их догонять.

Остановилась. Несуществующие шли тихо, медленно, словно вообще не двигались.

Тогда Юля запела. Пела она что-то свое, несущественное, по-русски, конечно. Несуществующие встали. А она все пела и пела.

В ответ стал собираться народ. Странный, но все-таки прибито-веселый.