Мечты сбываются

Несуществующие, увидев народ, пошли. Юля захотела сплясать, но они не обратили внимания. Они все шли и шли — широкой дорогой, темной и одинокой, словно в небытие.

Однако народ окружил Юлию и стал интересоваться ее пением.

Народ молчал, молчал, пока она пела, а потом кто-то спросил:

— Она кто, дьяволица, наверное?

— Если дьяволица, надо ее пригласить в дом. — Мы бы хотели, — раздался голос в ответ.

Юля закончила пение.

— Она ведь на человечьем языке поет, а не на дьявольском. Только что это за язык?

— Инопланетянка она, — пискнул кто-то.

Его пристыдили:

— Планет на небе давно уже нет, а ты все мелешь свое, сонное. Проспись!

Вышла довольно толстая ободранная женщина, взяла Юлию за руки и сказала своим:

— Мы ее в дом возьмем. Пусть уж у нас сойдет с ума.

Юлия покорно пошла.

Их было трое: ободранная женщина, высокий мужик и дите, игривое и по-своему сумасшедшее.

Ввели в дом, напоминающий чем-то мажорную могилу. Низкие потолки, и вообще пахнет тлением. Тем не менее в нем было как-то весело, но не совсем в человеческом смысле этого слова. То ли ведьмы тут веселились, то ли несчастная нечистая сила тут плясала и выла. Юлию, бедную, усадили за стол, который занимал половину маленькой комнаты. В центре стоял цветок. Все трое членов семьи уселись рядом. На столе — скудная еда.

— Что же ты не поешь? — спросил мужик. По интонации Юля поняла, о чем речь. Но она не запела. Она заговорила:

— Какие же вы несчастные, черт вас дери! — громко сказала она. — На кой черт вы родились на свет, а? Я вот родилась правильно, но потом, говорят, забыла. Не знаю, что вы мне скажете о том, куда я попала.

Ауфирцы переглянулись и подмигнули друг другу. И стали ей отвечать на своем языке:

— Ты вот покушай сначала. Потом хвались, мы не дураки, все понимаем. Ты говоришь, а мы знаем.

— Вы покажите мне карту Луны, пожалуйста. А то я у вас который час живу, а Луны не видела.

— Она хочет есть. Сын, принеси кашу. — Сын сбегал в кухню за кашей. Юля механически стала есть.

— Кушает! — удивился мужик.

Женщина посмотрела внимательно на гостью и сказала:

— А что мы дальше будем с ней делать? Может быть, убьем ее и все? Она ведь не дьяволица, а человек. Убьем и выбросим. Собаки сожрут.

Юля опять запела.

— Слышишь, как она поет?! Я люблю народные песни.

— Какие же это, к черту, народные песни? Что это за народ такой, слова которого непонятны?

Тогда мужик решил:

— Давай отведем ее на свадьбу. В соседнем доме у Зига — свадьба сейчас. — Действительно, в Ауфири брака не было, но свадьбы были.

— Подождем, пока она кашу съест. Как голодным на свадьбу идти? Не хватит сил.

Юлия, бросив петь, стала доедать кашу, доела и сказала:

— Вы все не от мира сего. Больно вы чудные. Вы не людоеды случайно?

Женщина экстрасенсорно (даже самые обездоленные обладали частично в Ауфири этим свойством) поняла последнюю фразу Юлии, но не обиделась:

— Она говорит, что мы, похоже, людоеды, — обратилась она к членам своей семьи.

— Пусть думает, — ответил мужик. — Идем на свадьбу!

Юлия покорно и насмешливо пошла. Словно ее ведут на казнь несмышленыши — такое у нее было чувство.

У Зигов свадьба была в разгаре. Многие приглашенные сидели в садике на скамейках — плакали. Перед ними на стульях сидели юноша и его подруга — и молчали. Мужик, что привел Юлию, поздоровался с окружающими, и они ответили плачем.

— Нормально, — сказал мужик, втиснул Юлию на скамейку между ауфирцами и сам втиснулся, словно охраняя ее.

Ауфирцы плакали, и мужик, толкнув Юлию в бок, тоже наказал плакать. Юлечка поняла намек, но не смогла заплакать, все мыслимые и немыслимые слезы она уже выплакала навсегда. Плач продолжался, и вроде бы конца ему не было. Но вдруг открылись ворота и медленно в садик стала входить колонна несуществующих. Реакция была молниеносной — все с криком стали разбегаться кто куда. Кто в дом, чтоб запереться в шкафу или в туалете, кто прыгал через забор в другой садик, кто уполз в кусты. Один ауфирец, пацан лет десяти, залез на дерево.

Мужик с Юлией остались недвижными, мужик повернул к ней несуразную голову и пробормотал:

— Правильно делают. По точному поверью, дьяволица, если на свадьбу приходят несуществующие, всех приглашенных рано или поздно, но в течение жизни четвертуют. А уж если к кому несуществующие подойдут близко — тому четвертования на следующий какой-нибудь праздник не миновать, но ты не бойся, мы с тобой не приглашенные, мы сами пришли.

Но Юля и так давно ничего не боялась: ни крыс, кусающих самих себя, ни черного неба, ни ауфирцев. И они остались на скамье. Юноша и подруга тоже сидели на своих местах и молчали — по поверью, им самим ничего не грозило.

Мужик посидел, посидел около Юлии, потом встал и ушел:

— Я пойду, мне пора, — сказал он Юлии. — А ты сиди здесь.

И она осталась сидеть.