Мед

– Ага. Но он не просто идет: он первый раз за всю неделю с тобой, он тебя слушает, он обращает на тебя внимание. Это не благородство, нет-нет… Это извращенное чувство вины за «Я же когда-то с ней…» А у нее несколько часов власти над властью. Ну и что, что вместо скипетра и короны толкаешь коляску с орущим кульком и привязанным к ней поводком с собачкой, которую захотели дети постарше: в первый день радовались, обещали «всегда гулять и убирать», а на следующий забыли, и теперь это еще одна строчка в списке «присматривай». Нет, ты не можешь просто открыть входную дверь и сказать: «Иди, малыш, ты свободен!» Потому, что ты хорошая. Сотня шагов до ресторана, полтора часа завтрак с несколькими формальными вопросами про детей, про строящийся загородный дом и «Не пора ли обновить ей «Кайен»?» – Сусанна выпустила еще несколько О. – И все.

– Как-то невесело.

– А я думаю, говно. И никаким чужим говном такое говно не задетоксить.

– И не закоксить…

– Закоксить все что угодно можно, но нельзя закоксивать: ты же мать, ты же жена уважаемого человека, у тебя джек-рассел рядом повизгивает! – Сусанна закурила еще одну, сделала глубокий «всуп-всуп» и «хрусть-хрусть» салатом. – Зато стопроцентная гарантия, что совсем тебя не выбросят. Из-за детей, конечно. Они же будут кричать: «Где наша мама?!» А дети – это наследники, это святое…

– Сусанна, я хотел спросить…

– Второй тип – это любовницы, – в обычной манере перебила она. – Про таких снимают фильмы типа «Бесценная» с Одри Тоту, пишут книги – Настасья Филипповна, Грушенька, «Дама с камелиями» и все такое… Они заводят собачек, если только сами захотят, такие же подаренные «Кайены» раз в год перевязаны ленточкой с бантом. Каждый день – два часа фитнеса, столько же спа, десять минут ебли тела и пара часов ебли мозга. И свободна до следующего дня! Но никаких детей. Категории «жена» и «любовница» не перемешиваются, не взбалтываются. Иногда любовница может стать женой. А может и не стать. Тут либо кольцо на пальце, либо отступная квартира где-нибудь на Вернадского…

– А при чем тут Юля?

– Ни при чем.

Сусанна снова достала «помадный» пенал, но тут же убрала. На площадку пришли две женщины с «боевым» макияжем и завитыми волосами, но в спортивных костюмах оверсайз – скорее всего, попадающие под классификацию «номер один: жены».

За ними – в подтверждение – вбежали мальчики и девочки, как будто только что ожившие манекены из витрины «Ю.С.Поло фо кидс», а за ними – процессия обезьяноподобных филиппинок, старательно выговаривающих «Стивен, хау вё зэ классес тудэй?»5 и «Хау ю кэн сэй ит ин инглиш Ребекка, плиз?»6, потому что за «уроки английского» им платили на пятьсот долларов в месяц больше.

Сусанна вдавила сигарету в остатки салатных листьев, выкинула контейнер в урну.

– Ладно. Мне пора.

– Но ты не сказала…

– Я не знаю… что случилось на самом деле. Но что-то случилось, точно.

Она встала и быстро вышла через арку, отворачиваясь от двух мамаш в плюшевых «Гуччи». Я только успел увидеть, как «МакКуин» качнулся влево: значит, Сусанна повернула из арки направо.

Посидел какое-то время, думая, идти за ней или нет. Потом тоже встал и пошел, по дороге сказав двум «плюшевым»:

– Вам джек-рассела не хватает.

***

Пошел в сторону дома. Решил прогуляться по бульварам, перешел на другую сторону, постоял напротив «Пушкина». Подумал, что этот ресторан – такой «тульский пряник» в «Золотом»: никто из местных сюда не ходит, но все о нем говорят.

Хотел свернуть к «Большому Эм», но на светофоре на углу с театром Маяковского увидел Сусанну. Побежал за ней, хотел догнать, но остановился от мысли: «Для чего?»

До Воздвиженки – этой всегда продуваемой и самой некрасивой улицы «Золотого» – шел за ней на дальнем расстоянии, пока она не свернула в Романов – худшее место для слежки: короткий и прямой переулок, почти нет арок во дворы.