Мёд и немного полыни

У дороги переговаривались о чём-то своём селянки, на вид русская и казашка. Они с любопытством уставились на приезжих.

Телега подъехала к белёному домику с красным флагом на крыше.

– Сельсовет, – сказал Оспангали. – Пойдём.

Акбалжан, держа сына на одной руке, а другой сжимая ладошку дочери, прошептала «Бисмилля»[13] и пошла за ним.

Управляющий, крепкий седой мужчина, энергично потряс вошедшим руки. Акбалжан отпрянула, не привыкшая к такому приветствию.

– Устроится пока у Сычихи, – сказал Дмитрий Михалыч. – А то бабка вечно жалуется, что одна. И языку научит. Сегодня выпишу килограмм зерна. Коров доить умеешь?

– Умеет, умеет! – заверил Оспангали.

– Ну тогда завтра выходи, доярки нужны. На рассвете жду! Работать надо много, – предупредил управляющий.

Акбалжан вопросительно посмотрела на Оспангали. Тот перевёл слова Дмитрия Михалыча.

– Скажи ему, буду много работать! – воскликнула она так громко, что ребёнок на руках заплакал.

Подкатили к землянке. Оспангали вошёл внутрь, переговорил с хозяйкой и позвал:

– Заходите!

Акбалжан осторожно ступила через порог. Её встретила пожилая женщина в ситцевом платке, с руками в боках:

– Боже, какая маленькая! Проходи.

Усадила гостей за стол, сколоченный из досок, принесла зелёные щи. Разлила по чашкам, раздала деревянные ложки. Акбалжан, принюхавшись к незнакомому аромату, сглотнула слюну. Строго глянула на Райсу, которая с жадностью начала есть.

– Да не стесняйся, – произнесла Сычиха. – В еде стыда нет. Кушайте! Мы тоже голодали. Слава богу, сейчас лучше!

Акбалжан догадалась, о чём сказала хозяйка. Хотела в благодарность поклониться, но сдержалась: вдруг здесь так не принято.

Оспангали засобирался:

– Ну, теперь, дочка, я спокоен. Приеду ещё навестить тебя. Будь счастлива!

– Рақмет, ата![14] – глаза защипало, и Акбалжан наклонилась снять невидимую нитку с платья.

На следующий день она встала рано. Наказав Райсе смотреть за Куантаем, поспешила к конторе.

Глава 7 Сказка о смелой старухе

Работать и вправду приходилось много. После дойки работницы чистили навоз, таскали корм. Ездили на лошадях за глиной. Высыпали её из телеги на землю, делали горку с углублением, как для теста, наливали воду и месили босыми ногами. Добавив к жиже солому, мазали стены скотных баз.

Когда платье и платок становились грязными, Акбалжан стирала их на ночь, сушила, а утром надевала, иногда полусырыми. Приходила домой поздно. За детьми присматривала баба Дуся. Так на самом деле звали Сычиху. Поначалу Куантаю давали коровье молоко, которое приносила соседка, да варёную картошку, завёрнутую в тряпочку. Потом он быстро выучился есть то же, что и взрослые. Акбалжан не увидела первого шага сына, а однажды удивилась, что он сам грызёт морковку.

Потихоньку она училась говорить по-русски. Баба Дуся показывала, как готовить щи из капусты с травами, отыскивать на полянах дикий щавель, горный лук с лебедой, ягоды. Деревенские мальчишки делились с ними рыбой. Вечером приходили соседки. Щёлкали семечки, сплёвывая шелуху на земляной пол. Перед сном подметали его чилижным[15] веником.

Порой Акбалжан терзали мысли: правильно ли поступила с Жангиром? Успокаивала себя тем, что сделала для него лучше. Женился он, потому что велели родители. Жену не выбирал, нежности не испытывал, значит, страдать не будет. Да и она не скучала по прежней жизни. А детей сама вырастит.

К концу лета приехал дедушка Оспангали. Рассказал, что Жангира чуть не посадили. Увезли в райцентр, но отпустили, помог зять Аман. Акбалжан вздохнула. Не желала мужу зла, что бы он ни сделал. Старик признался, что пришлось открыть, где она. Акбалжан прикусила губу. Сдержанно ответила, что, если Жангир хочет увидеть детей, пусть приезжает, а нет – его выбор. Она не вернётся.

Вечером за чаем разоткровенничалась с бабой Дусей, рассказала про мужа, корову.

– Да, деточка, время такое, – баба Дуся подула на горячий чай. – У меня тоже была семья. Наши предки крепостные. Как дали вольную, отправились в Сибирь, осели там.

Глаза бабы Дуси заблестели, она хлебнула чай и уронила кружку. Вскочила, начала трясти подол.

– Обожглась? – Акбалжан схватила тряпку.

– Да нет, – баба Дуся подвернула платье с мокрым пятном и всхлипнула. – Как пришла советская власть, один сынок ушёл с войском Колчака, второй – в Красную армию попал. Оба сгинули. А мужа моего убили, не давал дом поджечь.

Акбалжан сочувственно покачала головой. Они немного помолчали.

– Вот мы, три бабы собрались – и сюда, на Урал, – продолжила баба Дуся. – Доехала я одна. Кого здесь только нет. Русские, украинцы, казахи, башкиры, чуваши… Кто от красных пострадал, кто от белых, не разберёшь. Поэтому лишних вопросов никто не задаёт. Но, смотри, держи язык за зубами. Мне сказала, душу облегчила, больше никому. Хоть в каком народе есть люди чистые, а есть сволочи.