Мед

Я решаюсь на вторую «серию» исключительно ради Мёда… Марка.

Встаю в ванной, тянусь к полке с коробкой и достаю оттуда кулон-коготь. Страшно — пипец! Прошлый раз у меня было ощущение, что я умерла и брожу по лесному дому призраком. О моменте перемещения промолчу. Жуть жуткая!

На этот раз я решаю подойти к делу ответственно. Падать и биться головой о раковину не с руки, поэтому я вытираюсь, натягиваю чистое нижнее бельё и футболку, а потом сажусь на пол. Осталось перебороть страх и сжать кулончик в кулаке. Но меня потряхивает.

— Диана, с тобой всё в порядке? — мама стучит в дверь, а у меня едва сердце не останавливается.

Напугала, блин!

— Всё хорошо. Я скоро выйду, — обещаю ей, хотя ни в чём не уверена.

— Недавно час плескалась и снова в ванную полезла… — бурчит мамуля за дверью. — Точно всё хорошо?

— Точно!

Ушла, кажется.

Пора. Я выдыхаю и собираю пальцы. Ладошку жжёт, к горлу подступает тошнота, и я проваливаюсь в тёмную пропасть прошлого. Я снова почти умираю в этот чёртов момент!

Если не повезёт узнать что-то действительно важное, это будет жестоко…

Открываю глаза и вижу перед собой шикарный рабочий стол. Комната похожа на кабинет.

За столом сидит Михал Иваныч. Он смотрит сквозь меня на кого-то, кто стоит у меня за спиной. Оборачиваюсь и вижу моего мужчину. Точно моего? Сейчас Мёд не похож на себя. Хороший костюм, дорогие часы на запястье, стрижка явно салонная и борода ухоженная… Ого!

Ни Михал Иваныч, ни Марк меня снова не замечают. Для них я — воздух, пустое место, приведение. Но я даже рада — пара раскрытых тайн обеспечено точно.

— …Не ври мне! — голос Марка рвёт мои барабанные перепонки.

— Я не знаю, где Марта! — орёт в ответ Иваныч.

— Лес сгорел к чертям, дом тоже! — сын рычит на отца. — Ты всю дорогу угрожал устроить там пожар, если мама не будет играть по твоим правилам!

— Угрожал — да! — Михаил даёт по столу кулаком. — Но я этого не делал! Марк… — замолкает на пару мгновений, — нам стоит готовиться к худшему.

Мёд меняется в лице и делает пару шагов назад:

— Хочешь сказать, что мама мертва? — он произносит это тихо и с большим трудом.

— Мне ещё ночью сообщили про пожар. Марта была где-то в лесу… Шансов, что она выжила, практически нет.

— Ты её убил…

— Сынок, ты дебил? — почти спокойно спрашивает Михаил. — На хрена мне убивать Марту?

— Моя версия — ты узнал, что я переписал на неё все гектары леса, которые мне принадлежали…

— Интересно! — Иваныч трёт пальцами щетинистый подбородок, щурится. — Продолжай базар.

— Так и будешь под дурака косить? — Мёд явно ему не верит. — Теперь право собственности на землю вернётся ко мне, а сгорело-то не всё, — он поджимает губы. — Мама никогда бы не сделала тебя хозяином нашего леса, поэтому ты от неё избавился. Со мной тебе договориться проще. Только не в этот раз, отец.

— Стройная история, — Михаил горько ухмыляется. — Но я не знал про ваши мутки. Первый раз слышу, что лес принадлежит Марте. Да и пофиг как-то. Я нормально поднялся, бабла хватает. Так что, малец, версия твоя — муть полная.

— Я тебе не верю, — заявляет Марк. — Молись, чтобы мама оказалась жива, иначе… — у него кулаки сжимаются.

— Чо иначе? — Иваныч достаёт сигарету, прикуривает.

— Ни хрена. Нет у меня больше отца, — тихо хрипит Марк и выходит из кабинета.

Ох, ни фига себе сейчас драма произошла!

Я в полном ступоре, Иваныч тоже. Он докуривает, тушит бычок в пепельнице, достаёт из пачки следующую сигарету. Смолит и сверлит глазами одну точку. Не похож он на человека, который пытался кого-то убить. На нём лица нет…

Мне жалко Михаила. И Мёда жаль. И Марту. Если с ней случилось что-то плохое — это настоящая трагедия.

Я пытаюсь выйти из кабинета, чтобы догнать Марка — посмотреть, что с ним произошло потом, но дверь открыть не получается. Видимо, дальше этого события мне идти нельзя. Чёрт… С одной стороны, я увидела не так уж мало, а с другой — ни фига не понятно. Узнать бы хоть, какой сейчас год.

Скольжу взглядом по стенам — календаря нет. Зато есть сотовый Иваныча, который он берёт в руки. Михаил крутит телефон, оживляет экран — словно собираясь кому-то позвонить, но не решается. Я молнией мчу к нему, смотрю на дату в телефоне — пятое сентября, две тысячи двенадцатый год.

Угу, так…

Приложив палец к щеке, пытаюсь вычислить, сколько Мёду лет на момент, в который я попала. Если в девяносто восьмом, где я очутилась прошлый раз, ему было около пяти, то… в двенадцатом ему восемнадцать или девятнадцать — мой ровесник. Тот самый возраст, когда пик бунтарства позади, но кровь ещё горячая. По себе знаю.

— Что нового? — Иваныч говорит по телефону. — Ищите… Ищите, я сказал! Найдёте её живой — озолочу, — рычит и сбрасывает звонок.

Михал Иваныч смотрит на потухший экран мобильника, а руки у него дрожат. Я ни разу не видела его в таком состоянии. Что бы ни происходило, он всегда оставался мужиком — каменным, нерушимым, настоящим. Мне казалось, он любую эмоцию может взять за горло, а сейчас я вижу во влажных от слёз глазах боль.

— Держитесь… — шепчу.

Мне хочется подбодрить Иваныча, но он меня не видит и не слышит.