Медальон Таньки-пулеметчицы

– Счастливая, Татьяна, – проговорила она. – Пенсию повысят – будете деньги в мешок складывать.

– Обязательно, – подхватила Маркова. – Мешки сошьете – поделюсь.

Татьяна вышла в коридор и направилась к третьей двери от входа. Наступив на дырявый коврик, она тихо постучала.

– Войдите, – раздался голос, но не женский, не их бухгалтера, а глубокий мужской баритон. Танька открыла дверь, обвела глазами комнату, отметив, что не видит главного бухгалтера Марию Петровну, проработавшую на фабрике много лет. За ее столом, покрытом белой бумагой с чернильными разводами, сидел высокий мужчина лет тридцати пяти с зачесанными назад черными волосами, тонкими чертами лица и пронзительными темными глазами. Возле него примостилась пожилая, лет шестидесяти с лишним женщина, одетая в простое серое платье. Марковой показалось странным, что голова незнакомки была повязана платком, таким же серым, как и платье.

– Вы Маркова? – отрывисто поинтересовался мужчина и слегка растянул в улыбке тонкие губы. – Я из центральной бухгалтерии. Мне поручили заняться вашими документами. Садитесь, пожалуйста.

Татьяна села на стул с высокой спинкой. Бухгалтер углубился в бумаги, которые подала ему женщина в сером. Она мельком взглянула на Татьяну, и ее лицо, отечное, измученное, изборожденное морщинами, показалось Марковой смутно знакомым. Где она могла ее видеть? Может быть, приходила к ним на фабрику в бухгалтерию?

Бегло просмотрев бумаги, мужчина обернулся к помощнице.

– Есть ли еще что-нибудь?

– Да, – как-то очень твердо, но с волнением ответила женщина в сером и, чуть помедлив, подала какой-то документ, лежавший перед ней на столе. Бухгалтер бросил взгляд на Маркову, поднялся и произнес:

– Подождите немного. Одну секунду. Сейчас вернусь.

Он вышел, и женщина в сером, вскинув подбородок, впервые за все время пристально посмотрела на Татьяну. Ее глаза, зеленые, с золотистыми крапинками, искрились ненавистью, и внезапно перед взором Марковой возникла локотская тюрьма, грязные камеры, где, как и несколько лет назад, пахло лошадиным навозом, и худенькая девушка, довольно хорошенькая, с золотистыми глазами, обреченная на муки за связь с партизанами. Неужели это она сейчас сидела перед ней? Но этого не может быть, ее расстреляли… И все же, все же…