Медальон Великой княжны

Павел и правда молчал. Потому что в изложении Ивана его с Курносовым отношения выглядели совсем не так, как их представлял сам Курносов. Выходило, что он, старый дурень, предал давнего дружка-товарища, а ради кого? Ради несостоявшегося своего убийцы и дважды вора? И Павел почувствовал, как наливается злостью. Вот хитрая сволочь, как все повернул, как запутал! Он обернулся к Курносову, а тот спокойно сидел на кровати, положив ногу на ногу и криво усмехаясь, смотрел на Скороходова, словно Павла в комнате и вовсе не было. Павла аж затрясло от возмущения.

— Что ты, Лушин, вибрируешь и глазами меня грызешь? — Заметил его наконец Курносов. — Простая ты душа, даже стыдно, что я тогда тебя за врага трудового народа посчитал. Ты ведь не царскую дочку жалел, что на крови народной росла, а просто человека. Но тогда я был слишком молод, горяч, и было для меня только два цвета — красный и белый, а жизнь, она много сложнее оказалась. Вот ты, Скороходов, цвета серо-зеленого, как плесень. Потому что плесень и есть. — Он вздохнул, а Павел, так ни слова и не сказав, опять задумался.

— Ты мне тут про плесень не рассуждай, на тебе две судимости, и никакой ты не герой, а враг народа. А за то, что ты меня перед всеми отдыхающими сейчас опозорил, я тебя к ответственности за клевету привлеку и заставлю извиняться на собрании всего санатория! А то, может, еще и срок организую! Ты, гнида, еще не знаешь, с кем связался! — грозно рявкнул Иван Скороходов.