Медбрат Коростоянов (библия материалиста)

– Ждать не получится. Меня уже гонят взашей. И с кафедры, и из общаги. Сроки вышли. Поеду домой, к маме, может, там пригожусь, – притворно равнодушно, словно речь шла о постороннем мне человеке, ответил я. А тема была больная, как и место, которое она затрагивала.

– Ха, пригодишься! В конце концов, пойдешь ишачить в такой же пункт, только рангом ниже, и за вшивые копейки, к грузинам или чеченцам, и будут иметь тебя, как захотят. Или в школьные учителишки, там даже не копейки, там за воздух, и за плевки, между прочим. Потому, чему ты можешь научить? Идеализму и материализму? Да на хер оно надо! Вот если бы маркетингу проституции, или менеджменту левых «авизо», тогда да! Но ты в этом ни жопой, ни рылом! Матери твоей подарочек! Хорош, нечего сказать, сынок-кормилец. Позорняк! А ведь гордилась тобой, небось – ученый, как же, то-се, пятое-десятое. Не ученый ты, отброс. Понимаешь, Феля, что теперь ты отброс? А если нет, тебе же и стрематься. Проиграешь все, и себя проиграешь. По жизни. Короче, завтра в семь, Армянский переулок. А мне некогда тут с тобой.

– Да-да, – несознательно ответил я, не понимая даже, подтверждал ли я последние его слова, о напрасно потерянном в моем обществе времени, или соглашался на Армянский переулок.

Потому что, чем дольше Лепешинский говорил, чем яростней стучал своей печаткой злобного золота по нищенски-щербатому моему столу, тем больше я постигал, что Веня прав. В своей собственной, прагматичной и логичной правоте – прав совершенно и даже как-то идеально. Все именно так и есть. Все именно так и будет. Это были вилы, и раньше я их не замечал, не желал замечать, а желал врать себе. Но только в Венины игры состязаться я не имел намерения. Тошнило и… И… Ну не мог я, и все. Вплоть до смерти через повешение. Я бы лучше в смотрители морга подался. Или куда еще? Вопрос, куда? Куда? Кому я нужен? Хоть где-то же я нужен? Может, все дело именно в поиске. Может, я не нашел еще внутри себя того единственного призвания, ради воплощения которого все лихое нипочем. Я, понятно, не считал себя непризнанным и нераскрытым гением: тем подсказки без нужды, как и всем одержимым, бесами ли, силами ли природы, но бесповоротно и безоглядно. Но я ощущал в себе некие прозрения и колебания, я чувствовал, что философия – это мое, призвание не призвание, но мое ощущение мира. И, стало быть, возможно, это ощущение сложится со временем в некую систему, – на масштабы Гегеля или Спинозы я не притязал, – но все же это будет внятная и полезная мировоззренческая система, маленький шаг вперед одного человека. А может, и нет. Это было так, что, если бы я верил в существование бога или хотя бы многих небольших божков, я бы сказал следующее: «мне выдали наверху талант, но вот позабыли спустить инструкцию по его применению». Наверное, то же самое могли бы сказать и прочие разные люди. Я вряд ли был исключением. Мне требовалась тихая гавань, временный причал, но где его найти? Чтобы сочетать не сочетаемое: полезность меня самого и мое искание меня самого?

На следующий день я не пошел в Армянский переулок. Я пошел с обходным листом забирать документы. И я наскочил, нежданно-негаданно, в спешке, в спешке! на Виталия Петровича Спицына. У нас вышел случайный и очень короткий разговор. Если бы не вчерашняя «встреча на Эльбе», встреча будущего господина и нерадиво уклонившегося раба, я бы промолчал. Однако, на приветливый, мимоходный вопрос «ну, как, боец, дела?», меня, что называется, прорвало. Выразительно и по-спартански лаконично. Спицын выслушал, хмыкнул, бросил уже на лету сакраментальное: пару-то дней погоди, потяни, не уезжай. И сгинул. Без лишних излияний. А на третий день мне передал вахтер: мол, звонили, зайди. Я зашел в учебную часть. Он только спросил, правильно ли он запомнил: я в армии отирался какое-то время на фельдшерских курсах? Я ответил, что правильно, памяти Виталия Петровича позавидует и жирафа. Вот и чудненько, а не поехать ли тебе, к примеру, в Бурьяновск? Знаешь, туда тоже не каждого возьмут. А что в Бурьяновске? Поинтересовался я. Ну, как тебе сказать? А как есть, так и сказать, мне уже было, что топь, что болото. Одно интересное заведение. Как ты хотел. Чтоб с пользой – пусть не всему человечеству, но больным и убогим, они сейчас, сам понимаешь, наименее защищенная группа населения. И времени свободного вагон – хоть «Войну и мир» пиши, хоть составляй толковый словарь Даля – это начкурса Спицын таким образом шутил. Ну так, как-как? Как, как! Я подумал: а если я останусь? Откажусь, найду Лепешинского? Подумал, чтобы все познать в сравнении. Сравнение вышло следующим: если я останусь, завтра будет, знаете что? Ничего! И я уехал. Все дальнейшее вы уже представляете. Что толку повторяться!

* * *