Медбрат Коростоянов (библия материалиста)

Для Алеши это не явилось нежданным, коварным ударом, в отличие от расстроенных родителей он давно уже собрал нужные сведения и слухи, потому прекрасно представлял, что ждет его впереди. Ничего хорошего. Про себя и в идеале он мечтал сделаться знаменитым историком, знаменитым писателем – толкователем прошлого, знаменитым исследователем и знатоком музейных архивов, мечта, весьма странная для подростка. Заметьте, подростка из обычной, ничем не примечательной семьи, где с серьезной книгой не дружил никто; из периодических изданий, так разве, журнал «Здоровье» или «Советский экран», и то, взаймы у соседки-библиотекарши, самим дефицитную подписку было не достать. Эта-то соседка, Нина Фоминична, и привечала мальчика. В доме и даже в целом квартале ее в некотором смысле почитали за юродивую. Одинокая, несуразно одетая, городская сумасшедшая – вечные длинные в пол юбки, самопально пошитые из разноцветных ромбов и квадратов, на неприлично коротко остриженной голове подобие индийской чалмы – накрученный криво-косо невероятно древний, штопанный павловопосадский платок. К тому же, как раз Нина Фоминична была женщина тихо и регулярно пьющая, без закуски и без компании. Скромный ее бюджет абсолютно не позволял излишеств. Как они с Алешей нашли друг друга? Ничего удивительного. У Нины Фоминичны была потребность в общении хоть с кем-нибудь, лишь бы живое существо. У мальчика-карлика – непреодолимая страсть к чтению, без разбора, годилось любое печатное слово, и потому нуждался он в руководителе. Пьянчужка-библиотекарша давала ему на дом книги под честное слово без всякого абонемента, и надо признать, ни одну из них Алеша не зажал и не потерял, сколь бы привлекательны и любимы они не были. И все же, почему история? Почему не путешествия, не приключения, не фантастические мироописания? Алеша не знал и сам. К тому же, не все подряд исторические периоды были ему интересны. Его занимала особенно литература восемнадцатого века, а уж от изложения событий французской революции он вообще никак не мог оторваться – Манфред и Тьер стали его богами. Выпросив у Нины Фоминичны под клятвенную присягу самоучитель французского языка, на полный табельный год (в школе талдычили скучный английский, его Алеша постиг уже к концу пятого класса, чем изумил немало учительницу), мальчик засел за грамматику и произношение. И вот тут уж, к своему собственному изумлению, прошерстил пособие от корки до корки за считанные недели, никакой год ему не понадобился. Потому что, ему казалось, он и так все это знал. Может, слышал и видел во сне. Может, у него сверхспособности к обучению языкам. Вот и английский дался легко, хотя и не так, но это ведь был первый иностранный диалект, дальше больше. Однако дальше и больше дело не пошло. На испанском и немецком, которые вроде бы априори тоже узнавал, Алеша завяз, приуныл и заленился. Видно, сверхспособности на том кончились. Зато по-французски он готов был лопотать в любое время дня и ночи, охотнее, чем на родном русском, ему временами становилось и досадно, что приходится коверкать речь, переходя на общепринятое, центрально-российское произношение. Впрочем, его французские успехи оставались занятным казусом, и только. Родители сочувствовали ему, мама плакала, плакала сестра, сокрушенно оглаживал лихие кавалеристские усы отец. Что они могли поделать? Одно единственное – изо всех сердечных сил любить своего сыночка, недоростка, недомерка, умничку, лапочку, золотко, и сетовать, как несправедлива к нему жизнь.