Меделень

Д'Артаньян проходил через вражеские ряды с той же легкостью, что Иисус Христос по морским волнам, лихо орудуя шпагой и румынскими восклицаниями.

Когда четверо мушкетеров сражались вместе, ветер от их шпаг валил деревья в лесу. Если бы у плута Ришелье была хоть капля благоразумия, он относился бы с должным уважением к патриотизму мушкетеров, вместо того чтобы их преследовать. И мушкетеры - flamberge au vent* - сражались бы с утра до вечера, а галльский ветер их шпаг надувал паруса французских кораблей и носил их по всем морям и океанам...

______________

* Обнажив шпаги (фр.).

Отныне и впредь отечественные гайдуки приобрели серьезных соперников в глазах Ольгуцы.

Аника уже не один раз стучалась в дверь. Не получив ответа, вошла в кабинет.

- ...Выпад влево: банг! Противник его отражает...

Ольгуца напряженно слушала: она очень волновалась.

- ...Выпад вправо... Что тебе? - спросил д'Артаньян, встретившись взглядом с Аникой.

- Не мешай! - крикнула Ольгуца. - Продолжай, папа.

- А противником был сам Атос!

- Эге!

Аника не сводила глаз с господина Деляну, который с увлечением продолжал свой рассказ. Видя, что на нее не обращают внимания, она подошла ближе к письменному столу.

- Барыня послала за барышней Ольгуцей.

- ...Противником Портоса был сам Арамис!

- Ааа!

- Деду Георге совсем плохо, - громко сказала Аника.

- Что? - встрепенулась Ольгуца.

Аника убежала. Наморщив лоб, Ольгуца посмотрела на господина Деляну.

- Что она сказала, папа?

- ...

Господин Деляну, очнувшись от своего рассказа, крепко обнял ладонями головку Ольгуцы и поцеловал ее в лоб. Глаза у Ольгуцы сверкнули, она вырвалась, распахнула дверь и помчалась со всех ног.

* * *

При виде Ольгуцы крестьяне во дворе у деда Георге встали и сняли шапки. Ольгуца промчалась мимо них.

- Дед Георге! - крикнула она, задыхаясь, из-под навеса.

Оцэлянка вошла в комнату следом за ней. Госпожа Деляну и доктор встали. Ольгуца смотрела то на одного, то на другого, не получая ответа.

Тихо ступая, вошли господин Деляну, Моника и Аника. Под навесом собралось много народу. Все молчали.

Щеки у Ольгуцы побледнели. Она подошла к лавке, со страхом и недоверием глядя на деда Георге. Дед Георге уже не мог ни говорить, ни улыбаться. Судя по туманному его взгляду, он едва узнал Ольгуцу.

- Дед Георге, ты не раскуришь трубку? - тихо спросила Ольгуца, наклоняясь над ним - так, чтобы никто ее не слышал.

Веки старика едва заметно дрогнули. Ольгуца взяла трубку на столе со старыми книгами. Все старались не мешать ей. Она вложила трубку в руку деда Георге, задержав свою холодную ладонь в его ледяных и бескровных пальцах.

Снова подошла к столу с книгами, взяла коробок спичек и вернулась к лавке. Зажгла спичку. Трубка выпала из неподвижных пальцев... Спичка горела в дрожащей детской руке.

Оцэлянка протянула свечку и зажгла ее от угасавшей спички, потушив огонь, который подбирался к пальчикам Ольгуцы.

- Господи прости и помилуй!

- За что? - с пронзительной нежностью спросила Ольгуца и перекрестилась.

Вместо ответа все опустили головы.

Иконы в углу комнаты хранили суровое молчание.

* * *

Холодный день, небо покрыто серыми облаками.

Над деревней разносится колокольный звон, напоминая далекому небу, что еще одного человека собираются предать земле. На главной улице и у калиток не видно ни души; только совсем маленькие дети беседуют с букашками, ссорятся с воробьями и сердятся на деревья. Деревня, судя по всему, принадлежит детям...

Жители деревни стояли с опущенными головами на кладбище и слушали печальный звон колокола.

Во время службы у самой могилы Ольгуца стояла с непокрытой головой. Черные кудри развевались по ветру рядом с седыми прядями стариков и колеблющимися огоньками свечей.

Священник был очень стар. На кладбище царил покой. Слова заупокойной службы напоминали о том, что было написано в старых книгах опустевшего домика.

"Дед Георге, где ты теперь?"

- Пусть будет земля ему пухом.

Крестьяне установили над могилой дубовый крест.

Если бы дед Георге видел глаза своей любимицы, обведенные черными кругами и без слез глядящие на его могилу - "Здесь я, моя барышня", - их взгляд был бы для него тяжелее, нежели сырая земля.

Во дворе, позади барского дома, начались поминки, по старинному обычаю устроенные госпожой Деляну.

Ольгуца наливала из кувшина вино в кружки. Госпожа Деляну и Моника ставили перед каждым стаканчик ракии с подноса, который держала Оцэлянка.

Аника, Профира и Сафта, кухарка в людской, разносили блюда с едой.

Мрачное оцепенение, принесенное с кладбища, постепенно рассеялось. Сначала заговорили, вспоминая, старики. Потом вспыхнули шутки молодых, сперва тихо, потом все громче и откровеннее. Ракия, горячий суп и вид вкусной еды вызвали общее оживление.

Ольгуца помрачнела. Глаза сверкнули гневом, резкие слова уже готовы были сорваться с ее губ... но она молча пошла к дому, крепко сжав сухие губы. Перед лестницей она остановилась, словно кто-то окликнул ее. И направилась в конюшню. Там было тихо, никто не смеялся...

...В конюшне, сидя на козлах неподвижно стоявшей коляски без лошадей и без вожжей, горько плакал ребенок, закрыв руками глаза.