А Господь Бог из волшебных сказок так и не прислал своих крылатых ангелов, чтобы запрячь их в коляску, не отвел от детских глаз мокрые кулачки, не вложил в них вожжи и не сказал с доброй улыбкой:
"Правьте сами, барышня".
* * *
- Садитесь, батюшка.
Священник извлек из-под рясы конверт.
- Господин Йоргу, два года тому назад дед Георге - да простит его Господь - вручил мне бумагу для вашей милости. Вот она.
Господин Деляну взял полотняный конверт с сургучными печатями. На одной стороне листа рукой деда Георге были выведены кириллицей неровные строки. Коротко взглянув на бумагу, господин Деляну обратился к священнику:
- Должен вам сказать, что я подзабыл кириллицу. Будьте так добры, прочтите вслух.
Священник надел очки и огласил последнюю волю усопшего. В начале письма дед Георге прощался со своими господами и благодарил их за хлеб, который ел в их доме, и за их доброту. Дальше следовали распоряжения относительно денег, которые удалось ему скопить. И, наконец:
..."Я, Георге Ернилэ, завещаю дом и хозяйство детям господина Йоргу Деляну, Ольгуце и Дэнуцу. Пусть мой дом и моя земля будут и после моей смерти местом для их игр, как это было при моей жизни. А брашовский сундук, который достался мне от покойного барина Костаке Думши, оставляю вместе со всем, что в нем лежит, барышне Ольгуце. И нижайше просит вас дед сшить барышне Ольгуце подвенечное платье из того шелка, что в сундуке. Уж коли не привел Господь увидеть ее невестой, пусть будет у меня хоть эта радость, ибо крепко я любил ее..."
В этот момент госпожа Деляну вошла в кабинет, ища Ольгуцу. Слова завещания слились в ее сознании с беседами, которые вел с ней дед Георге, прояснив их смысл.
"Ситец, дед Георге, - он хороший и дешевый".
"Нет шелк, целую руку, - он дорогой и красивый".
"И зачем тебе, дед Георге? Разве у тебя есть дочь на выданье?"
"Будет! Дедушке лучше знать - зачем".
Да будет дозволено мне, старому слуге вашего рода и старому человеку, поднять глаза на госпожу мою, барышню Ольгуцу, и сказать: Барышня моя, не погнушайтесь принять приданое от старого слуги, ибо труд да любовь освящены даже нашим Господом Богом"...
Только госпожа Деляну знала - и то случайно, - что Ольгуца тайком от всех надевала траурное платье Моники на похороны слуги, который труд многих лет вложил в белое подвенечное платье.
* * *
Осенняя ночь была темная и сырая, будто пришла из глубин океана.
На платформе станции госпожа Деляну, господин Деляну и девочки, сгрудившись вокруг чемоданов, молчаливо ждали прихода поезда, чем-то напоминая семью эмигрантов.
Поезд пришел с опозданием на час. Они быстро сели в вагон. В темном коридоре какой-то мужской голос, зевая, спросил:
- Что это за станция? Когда мы наконец приедем, если то и дело останавливаемся?
Ольгуца стиснула кулаки.
Прозвучал короткий сигнал к отправлению. И поезд отошел от никому не ведомой станции счастливых каникул и двинулся в сторону столь известных всем городов.