Меделень

Трагизм канунного мира, на наш взгляд, выходит далеко за рамки классовых симпатий Ионела Теодоряну, как то склонны считать румынские исследователи: «Ионел Теодоряну искренне и глубоко опечален той фатальной реальностью, согласно которой вместе с уходом детства и юности героев яростному натиску были подвергнуты те старые отношения, устоявшиеся во времени, которые определяли естественное сосуществование молдавского столбового дворянства и щедрой интеллектуальной буржуазии» (Чобану Н. «Меделенизм» — концепция-метафора, с. 10).

Глубинный смысл трагедии канунного мира лежит в конфликте между уходящей культурой и наступающей цивилизацией. Переживание этого конфликта было знамением времени и нашло свое отражение как в европейской (Ф.Ницше, О.Шпенглер), так и в русской (философы «нового религиозного сознания») мысли.

Если на миг сместить акценты, сплющить послание «Меделень» до социального уровня, не заметив при этом глубины метафизических проблем, то получится следующее: «Жизнь, описанная в «Меделень», — это жизнь определенного молдавского класса, пребывающего в глубоком кризисе, если не в глубоком упадке… Это богатые люди, живущие в городе и в поместье широкой, беззаботной жизнью, западной по своим ориентирам, но глубоко национальной на подсознательном, инстинктивном уровне. Существует определенная восточная патриархальность, сотканная из лени, шутки и романтизма, из полного отсутствия завтрашнего дня (что и естественно для настоящего класса), но более всего из полного отсутствия морали в политике, идеологии» (Михай Раля. Письма из прошлого о литературе, с. 64). Нам же показалось, что в романе «Меделень» «этот определенный молдавский класс» несет в себе абсолютное нравственное начало, в котором — залог подлинной созидательной культуры. По сути, весь культурологический конфликт канунного мира (между культурой и цивилизацией) перенесен в сферу этики, моральных устоев человеческого бытия.

Мир «Меделень», как мы отметили выше, — это «Paradise Lost». Как в любом раю, в «Меделень» торжествует Добро. В этом мире есть только один императив — высокая нравственность и чистота, воплощенные в символы Лета и Детства. Единственный источник Зла — тетка Фица Эленку — давно устранен, изгнан за пределы доброго мира и символически обозначен образом мрачной лягушки, властвующей над проклятым прудом.

Этот мир не знает грубого равенства и основан на иерархическом принципе — залоге гармонии и разнообразия. Здесь опять-таки неприменимы социальные критерии. Подчинение слуг (мош Георге, Аника, Профира, кухарка) основано на родственном принципе: слуги — малые дети господ, члены единой большой семьи. Точно так же дети хозяев (Дэнуц, Ольгуца, Моника) подчиняются своим родителям.

Герои «Меделень» — дети. Родители же, по тонкому замечанию Дж. Кэлинеску, «проходят незаметно как тени, чтобы не нарушить сон детей». Все вместе — Дэнуц, Ольгуца и Моника — выражают гармонию мира во всем его разнообразии. Ольгуца — этот «ангельский бесенок» — несет в себе реалистическое начало, своеобразную внешнюю энергию мира. Дэнуц — романтик, обретающий полноту жизни в своем воображении, в котомке сказочного Ивана Турбинки. Моника — своеобразный персонаж-монада — уравновешивает два противоположных полюса, Ольгуцу и Дэнуца, смягчает их конфликты, снимает все противоречия. В румынской критике Моника признана «одной из самых высоких ступеней, познанных румынской литературой, на пути к романтической поэтизации вечной женственности».

Итак, «Меделень» — это рай, в котором царит гармония порядка, иерархии и Добра. Но это не просто рай, а рай потерянный. И это его качество — потерянность — определяет основную тональность канунного мира Ионела Теодоряну — ностальгию.

Внутри самого мира эта ностальгия ощущается на уровне стиля, всеобщего настроения, знака, которым отмечен переход от солнечного лета к дождливой осени. Прочитав книгу и поразмыслив над ней, читатель волен дать дальнейшие определения: ностальгия по чистому детству, ностальгия по высоконравственному дворянству, ностальгия по покою, мирному бытию. И все это — накануне зрелости, накануне мещанской буржуазности, накануне войны и тревог.

* * *

Вначале мы осмелились предположить, что современный русскоязычный читатель найдет в мире «Меделень» глубокие созвучия своему мироощущению. Причина этой созвучности, на наш взгляд, сокрыта в своеобразии русской Истории (иже Культуры); ее безоглядной устремленности в будущее, способности добровольно пожертвовать ради него настоящим. Наш путь — это путь отречений от того, что есть, во имя того, что может быть.