Меделень

— Очень просто!.. Я ее себе представила… Знаешь, папа, у нее очки на кончике носа, и она смотрит поверх них. Вот так, — изобразила Ольгуца тетушку Мелани, пальцем в воздухе рисуя ее силуэт.

— А чем еще она примечательна?

— Аа! У нее родинка… волосатая родинка над губой! И она тощая, как селедка…

— …В очках, — уточнил господин Деляну.

— Постой, папа. У нее есть и усы!

— Подумать только!

— Правда, папа! Клянусь! Когда она ест яйцо всмятку, у нее на усах остается желток. Это ужасно! Ох, какая уродина!.. Папа, ведь тетушка Мелани — жена дядюшки Леона. Вот бедняга!

— А я что тебе говорил! Она собирается развестись и просит меня быть ее адвокатом.

— Не соглашайся, папа! Дядюшка Леон ни в чем не виноват. Тетушка Мелани — сущая ведьма. Она его совсем замучила.

— А что же делать?

— Помучаем ее в свою очередь.

— Тогда давай споем еще раз.

— Давай.

И опять сопрано и баритон принялись поминать всех тетушек.

Утро вливалось в окна, словно метель из цветочной пыльцы, окрашивая яркой позолотой ковры и зеркала. Моника сидела на диване, возле печки, держа на коленях книгу из серии «Bibliotheque rose».

— Бедная Ольгуца! — тяжело вздохнула она.

Моника случайно узнала истинную причину, из-за которой откладывался отъезд в Яссы, но обещала госпоже Деляну ничего не говорить Ольгуце.

…Et l'oncle Leon.

— Браво, папа!

— С такой учительницей я, пожалуй, далеко пойду!

— Знаешь что, папа? Давай я научу тебя аккомпанировать!

— Ты хочешь, чтобы я умер?

— Давай, папа… хотя бы одним пальцем.

Сам того не желая, господин Деляну уселся за рояль. Ольгуца принялась водить его неловкими пальцами по клавишам.

Дверь гостиной тихонько отворилась. Аника заглянула внутрь, как бы выжидая. Моника вышла из комнаты.

— Приехал доктор?

— Да, барышня, — всхлипнула Аника, вытирая глаза передником… — Барыня велела принести спирт из шкафа и чистое полотенце.

С полотенцем и склянкой в руке Аника помчалась вниз по лестнице. Моника вернулась в гостиную, наморщив лоб и опустив глаза.

La tante Julie,
La tante Sophie,
La tante Melanie
Et l'oncle Leon…

Госпожа Деляну вместе с доктором вышла из домика и остановилась под навесом.

—..?

— Сударыня… не сегодня завтра, речь идет о нескольких часах.

— Может быть, перевезти его в Яссы, в больницу…

— Пустая трата сил! Он не выдержит.

— …Аника, проводи господина доктора во двор… Господин доктор, — сказала госпожа Деляну, проводя рукой по лбу, — моя дочка очень любит деда Георге… Я бы хотела, чтобы она ничего не знала… Мы внушили ей, что вы клиент моего мужа, который приехал по делам.

— Voyons![45] Не извольте беспокоиться, — улыбнулся доктор, поднимая руку. — Не пройдет и пяти минут, как мы станем лучшими друзьями. J'en fais mon affaire.[46]

При виде доктора крестьяне, сидевшие на завалинке, встали с низким поклоном.

— Выздоровеет, господин доктор? — спросил один из них.

— Наследники? — пошутил доктор, пристально вглядываясь. — Не беспокойтесь. Ему не долго уж осталось.

В сопровождении Аники доктор отправился дальше; коляска ждала его у ворот с Ионом на козлах.

— Мразь! — сплюнула Оцэлянка, с ненавистью глядя ему вслед мокрыми от слез глазами.

* * *

Дед Георге пытался улыбнуться уголком рта и краем глаза; улыбка получилась вымученной и печальной на осунувшемся лице со страдальческим выражением глаз.

Госпожа Деляну тихо опустилась на край лавки.

— Ты чего-нибудь хочешь, дед Георге?

— Барыня, — еле слышно прошептал он, шевеля худыми пальцами, — зачем мне сделали еще укол?

— Так надо было, дед Георге. Это принесет тебе здоровье.

— Целую руку… только, по мне, пусть лучше придет батюшка.

Глаза деда Георге печально смотрели на госпожу Деляну, которая тихонько отвернулась.

— Хорошо, дед Георге, пускай придет батюшка… раз ты этого хочешь.

Тяжелый вздох нарушил воцарившееся молчание.

— Болит, дед Георге?

— …

Глаза старика, устремленные на светлые окна, наполнились слезами.

— …Я тебе приведу ее попозже, дед Георге.

Комната, в которой Ольгуца сразу же, по запаху, находила фрукты из сада Оцэлянки, теперь пахла йодом, эфиром и спиртом.

— Хороша цуйка, господин Деляну!

— Выдержанная, старая.

— Иногда и старость бывает хороша! — подмигнул доктор. И, повернувшись к Ольгуце: A la votre, mademoiselle![47]

Ольгуца невидящим взглядом посмотрела на него и опять уткнулась носом в книгу, прижавшись щекой к щеке Моники.

— Моника, ты заметила? Клиент бреет себе лоб! Хочет выглядеть умником, — прошептала она, делая вид, что читает.

Профира вышла из комнаты, неся пустой поднос, с отвращением взглянув на доктора: он съел все закуски.

— А чем же развлекаются наши барышни, если не секрет? — осведомился доктор, усаживаясь рядом с девочками на диван.

— Les malheurs de Sophie,[48] — ответила Моника, еще теснее прижимаясь к Ольгуце.

— Les malheurs?[49] А! Нет! Надо изменить название ради таких читательниц. Я предлагаю: Les bonheurs de Sophie.[50]

И доктор втянул носом воздух. Ольгуца нахмурилась.

— Так, значит, ваша Софи несчастлива? В чем же ее беды?

— Как в чем? — спросила Ольгуца, глядя ему прямо в глаза.